Последний рубеж обороны.
Люлю в сердцах сбросил наземь рюкзак.
– Вы, ослиные задницы! – обратился я к собравшимся. – Вам, как видно, вовсе не хочется больше жить на этом свете! Терпение наше и без того переполнено свинячьим поведением герцога Уппа, а тут еще целая толпа ублюдков!
После этого, конечно, пришлось пофехтовать. Правда, все время мешали забегающие в комнату солдаты в касках. Их приходилось отстреливать, и это отвлекало.
Вдруг защищаемая потомственным дворянством дверь распахнулась, и оттуда выскочил с видом заправского террориста Юлиус Тальберг с «Хеклером» в руках.
Террорист Тальберг заорал единственно возможное в данной ситуации «А-а-а!!», дал очередь поверх голов потомственных дворян, и пули защелкали по камню.
– Юлли! – растроганно завопил Люлю. – А вам, господа, лучше лечь на пол, иначе он вас поубивает. Да, – посоветовал он собравшимся.
Обострение политической борьбы, принявшей в последнее время крайне кулачный и к тому же интернациональный характер, действительно отразилось на впечатлительном Юлиусе Тальберге, и он приобрел новые, весьма оригинальные привычки. Нет, он не стал более, чем обычно, многословен и все так же обходился во всех жизненных ситуациях возгласом «А-а-а!!», но диапазон голосовых модуляций при произнесении этого звука расширился – с явной тенденцией в сторону устрашения. Кроме того, главнейшая, приобретенная Юлиусом в ходе общения с рахиминистами привычка оказлась такой: теперь, когда Юлли входил в помещение, где были какие-либо незнакомые ему лица, или же когда к нему обращался некто неизвестный с вопросом (или по другой надобности), Юлиус, не вступая в разговоры или в какие-либо другие отношения, сперва бил некте (или группе нект) ногой в пах, а уж после этого выяснял, в чем дело. Люлю Шоколадка, описавший мне эту благоприобретенную привычку Тальберга, назвал ее условным рефлексом и характеризовал с гораздо большей прямотой и красочностью. («Он их лупит сначала по яйцам», – откровенно сказал Шоколадка.) В остальном же Тальберг остался верен себе, брюкам в клеточку, фраку и кепке с длинным козырьком.
Вот и сейчас, поводя стволом автомата, Тальберг принудил всех присутствующих потомственных дворян улечься на пол. Один, правда, не подчинился, и остался стоять с чрезвычайно гордым видом – судя по количеству цепей на шее, он был очередным герцогом. Юлиуса это не смутило, и сделав быстрый шаг к стоящему, он молниеносно отдал должное своей привычке. Важный господин, тараща глаза и хватая ртом воздух, рухнул на пол и стал там корчиться, держась за ударенное место.