(Кстати, о Юллиусе. О нем ходит много слухов и легенд, и иногда бывает трудно отделить ложь от истины. Рассказывают, например, что он приехал в Тумпстаун в составе багажа Аллена Дика Дройта. Брехня! Не знаю даже, как и прокомментировать такую чушь! Юллиус – тонкий стилист, непременный член «Пен-клуба», лауреат «Букера» за толстую книжку о возрождении эпистолярного жанра ввиду прихода в мир средств электронной коммуникации, он свободно пишет (но по причине природной молчаливости не говорит) на многих европейских и даже азиатских языках, включая сюда и русский (последнее особенно поучительно). Поговаривают также, будто он владеет узелковым письмом, но – чего лично не видел, того не видел. Юллиус стреляет буквально из всего, что способно стрелять, а о дивном по вкусовым качествам и чистоте очистки напитке «Бруно», рецептуру которого, Тальберг хранит в строгой тайне, ходят легенды даже при дворе князя Тамуры. Говорят, что г. шериф, впервые отведав «Бруно», долго молчал, а потом, когда собрался со словами, изрек: «Это ненаучно, но очень вкусно», – однако же от дополнительного стаканчика почему-то отказался. Юллиусу ли ездить в каком-то там багаже! Да, он человек застенчивый и неразговорчивый, зато – эмоциональный и способный к парадоксальным, даже к неожиданным поступкам, чаще всего приводящим именно к спасению отечества. Что есть, то есть. Приведу поучительный пример. Однажды Юллиус понадобился президенту О'Рэйли. Такое иногда бывает. Может, президенту русские письмо прислали – не знаю, что там у О’Рейли вышло. А Тальберг несколько засиделся с Люлю Шоколадкой в винном погребке и явился как был: во фраке, брюках в микроскопическую черно-белую клеточку и спортивной кепке с длинным козырьком, к тому же несколько навеселе, то есть вдребезги пьяный. У президента же, поскольку Юллиус опоздал (он очень долго не мог найти дверь), уже были господа, которые, угрожая оружием и нехорошими, грубыми словами, чего-то домогались от главы государства. Юллиус об этом не подозревал. Вписавшись, наконец, в дверь, он по сложной кривой миновал связанного секретаря, сбил три стула и в последнем усилии подошел к кабинету, где его затуманенному взору открылась картина насилия и шантажа. Другой сказал бы: «Ну ни фига себе!», а может, что и покрепче. Юллиус же промолчал, поскольку ничего из увиденного не понял, хотя все было вполне очевидно. Сильно кренясь на правый бок, он вступил в кабинет. Бандиты с изумлением взирали на него, а Тальберг, скромно вибрируя, стоял себе и ничего не предпринимал. Немая сцена. Те же и Тальберг. Потом он осторожными шажками вышел на середину кабинета, встал на четвереньки, несчастным голосом пронзительно икнул, и его трогательно стошнило. После этого Юллиус удовлетворенно лег на бочок, подобрал длинные ноги и вообще принял позу эмбриона и спокойно заснул. Эта полная глубокого внутреннего лиризма сцена вызвала у бандитов столь сильное сострадание, незаметно перешедшее в глубочайшее раскаяние, что они, прослезясь, освободили президента от пут, извинились перед ним и ушли прочь, унося Юллиуса на руках и покачивая его осторожно, как новорожденного котенка. О'Рэйли тоже всплакнул, учредил специально по этому случаю орден «Спаситель отечества» и наградил им Тальберга, когда тот наконец пришел к себе.)