Я упоминаю это в основном потому, что тем самым я выступаю против всё еще сильного направления в немецкой историографии. Эта школа представляет ту точку зрения, что политика внешней экспансии Германского Рейха во время правления Вильгельма II. была обусловлена внутриполитическим причинами. Внутренняя напряженность, как говорит эта теория, должна была быть перенаправлена наружу — возможно, даже вынужденно. Эта точка зрения кажется мне не соответствующей действительности. Социальные и политические внутренние напряжения в течение 24 лет с 1890 до 1914 года были в Германском Рейхе не сильнее, а слабее. И мне кажется, что сравнение с другими странами говорит против этой теории. Ведь верно, что внутриполитические проблемы в большинстве других стран в этот период были гораздо серьёзнее, чем в Германии. Франция со своим «делом Дрейфуса», Англия со своими уже тогда угрожавшими гражданской войной ирландскими проблемами, Россия со своей революцией 1905 года, Австрия со своими национальными проблемами: всему этому в Германском Рейхе не было ничего сопоставимого.
Период правления Вильгельма II. внутриполитически напротив был здоровым, даже счастливым временем — самым счастливым, какое было у Германского Рейха в его короткое время жизни. Не внутриполитические бедствия и опасности влекли Германский Рейха в это время на новый — и как должно было оказаться, очень опасный — внешнеполитический курс, а напротив, чрезмерное чувство силы и еще гармонии, развившиеся в это время. Всем классам постоянно становилось лучше. И с этим пришло определенное изменение характера немцев — которое теперь, разумеется, не может быть названо изменением к лучшему. Немцы времени до 1848 года и также еще периода Бисмарка были в основе своей скромной нацией. Их наивысшая цель заключалась в том, чтобы быть объединенными под одной крышей, и этого они достигли.
Но с отставки Бисмарка сформировалось нечто вроде ощущения великодержавности. Очень многие немцы периода Вильгельма II., а именно немцы из всех возможных слоёв общества, неожиданно узрели перед собой великое национальное видение, национальную цель: мы станем мировой державой, мы расширимся во всё мире, Германия — вперед, в мир! Одновременно их патриотизм приобрел иной характер, чем прежде. Что немцев этого периода возвышало и воодушевляло, их «национализм», было теперь менее чувством единства, но более сознанием того, что они представляют собой нечто совершенно особое, силу будущего. Это изменение связано также с большим приукрашиванием бытовой жизни посредством технического и индустриального развития. Теперь можно было телефонировать, можно было включить свет, щёлкнув выключателем, можно было, будучи очень прогрессивным, построить своего рода радиоустановку — люди стремились в небывалые новые миры, и именно как немцы. Немцы тогда были во множестве областей ведущей силой Европы. В то время как Англия шла вперед еще только медленно, Франция еще медленнее, а Россия находилась еще совершенно у истоков индустриализации, Германия с технической и индустриальной точек зрения модернизировалась в бурном темпе и была от этого также неслыханно горда. К сожалению, всё это часто превращалось в хвастливое, чрезмерно самонадеянное, самолюбивое поведение, которое сегодня, когда читают о тогдашних его проявлениях, несколько раздражает.