Нас разделили на десятки, поместили в строениях, наскоро сколоченных из досок. Денек дали отдохнуть, оглядеться. Потом подняли на рассвете, велели разобрать кетмени — около сотни их стояло возле нашего жилища, все новенькие, чем-то липким смазанные. Повели за аул, где мы еще не бывали. Здесь мы впер-вые увидели будущую дорогу — пока что длинную полосу; вдоль все где ямы накопаны, где рассыпана кучами земля; и по всей полосе натыканы какие-то палочки, колышки. Ничего железного я, как ни старался, увидеть не смог. Нас повели еще дальше, к холму, вокруг которого уже махали кетменями землекопы. А вот и еще русские — эти без рубах, головы повязаны тряпками, катят по доскам какие-то одноколесные тележки.
Нам показали, где копать землю и кидать на тележки, которые назывались тачками, как я узнал в тот же день. Было это недалеко от теперешней станции Талимарджан.
За дело я принялся с усердием. Но, видать, не зря провел столько недель в душном зиндане, на жидкой похлебке. После обеда почувствовал, что мой кетмень вдруг сделался необычайно тяжелым. Стучало в висках; перед глазами плыли бордовые круги. Изо всех сил старался не отставать от остальных, но внезапно у меня подломились ноги, и я упал навзничь; едва не угодив под груженую тачку. Не чувствовал, как: товарищи отнесли меня в наш барак. Помню только: вдруг запахло горьковатым дымом, и я увидел над собой лицо того самого русского, светлоусого, с трубкой в зубах, который первым встретил нас. Поглядев на меня, он о чем-то спросил по-русски десятского — узбека из Керки. Они поговорили, и мне показалось: русский кого-то в сердцах ругает.
— Ну, что, парень, — он снова наклонился ко мне, заговорил по-туркменски: — Плохо тебе? Может, полечить?
— Нет, нет! — я в ужасе замотал головой, меня бросило в дрожь при одной мысли о табибе. — Я… только отдохну немного, вы не беспокойтесь…
— Ты от рождения такой тощий?
— В зиндане… долго держали…
— В зиндане?! — русский опять обернулся к нашему десятскому, и тот разъяснил, каковы тюрьмы в Бухаре для подданных эмира.
— Эх-х… — вырвалось у русского, он заскрипел зубами, наверное, опять заругался. — Ладно, — проговорил он решительно, — два дня отдохни, потом будешь работать со мной.
…Так я сделался, подручным Александра Осиповича Богданова, петербургского железнодорожника, в то время нанявшегося на стройку магистрали Бухара — Термез. И не знал я тогда, какой важной для меня окажется эта встреча…
Александр Осипович мог свободно говорить по-туркменски — до этого он года три руководил ремонтными работами на линии от Бухары до Чарджуя. Но с первого же дня он принялся учить меня русскому языку. Мы с Богдановым не расставались ни днем, ни ночью — вскоре я и жить перебрался к нему в домик, что стоял в стороне от бараков. Поэтому учеба у меня пошла легко и быстро. Сперва я научился по-русски говорить, затем. Александр Осипович принялся учить меня читать и писать.