Весь свой скромный заработок я приносил в семью, меня радовало, что могу хотя бы немного помочь моим добрым опекунам. Чувствовал, что для меня полезна работа на воздухе, что силы восстанавливаются.
Свободное время отдавал учебе. Читать немного выучился еще до приезда в Петроград, в мастерских научился и счету. А вот писать все еще не умел. Теперь, по вечерам, опять садился за букварь и тетрадки. Арина Иннокентьевна неизменно помогала мне. Когда же я ходил днем по городу, то читал все, что попадалось: вывески, афиши, всевозможные рекламы. Покупал и газеты, в которых теперь открыто ругали императорский двор и Распутина, обсуждали военные неудачи на фронте и экономические затруднения в тылу. Газеты мы читали вдвоем с Александром Осиповичем, и он мне растолковывал непонятное.
Глухо упомянули однажды о «беспорядках» в Туркестане. Я встревожился: из газет мало что можно было уразуметь. Богданов сумел разузнать через своих товарищей — революционеров-подпольщиков: после волнений в Фергане разгорелось вооруженное восстание в Семиречье и Тургайской степи, карательные отряды свирепствуют также по Атреку, в Хиве. А в Бухаре, судя по этим сведениям, пока все спокойно.
Так и пролетел мой недолгий отпуск. Первого ноября утром прибыл я в воинское присутствие. Снова комиссия врачей, и вывод: в запасной полк, с освобождением от тяжелых нагрузок. Прощай, домик на Железнодорожной улице!
Запасной полк размещался в бараках вблизи станции Левашово, и во время коротких увольнений я лишь с трудом, по железной дороге, мог добираться к себе за Невскую заставу. Но я стремился туда, как только выдавалась хотя бы малейшая возможность.
Тягостно показалось мне в полку: солдаты — почти сплошь запасники, пожилые, унылые, придавленные тоской по дому. Унтера — настоящие шкуры, озабоченные только одним: как бы не угодить на фронт, а ради этого они лютовали почем зря. То ли дело было на фронте, с моими боевыми друзьями! И теперь единственная для меня отрада — побывать дома.
События между тем разгорались, подобно пожару в Камышевых тугаях. Открылась Государственная дума, и даже правые депутаты громогласно критиковали царское правительство, обвиняя его в неспособности вести войну «до победного конца».
Однажды, приехав под вечер декабрьского туманного дня к себе за Невскую заставу, я оказался свидетелем сразу двух демонстраций. Одна шла вдоль берега Невы со стороны города. Подвыпившие молодчики в чуйках и сапогах несли портреты царя Николая, громко выкрикивая: «Война до победы!», «Долой Гришку Распутина и немку Александру!», «Бей немцев и жидов!». Ей навстречу от Семянниковского завода, который накануне забастовал, молча двигалась черная масса — рабочие, их жены. Они несли плакаты из черной и красной материи, на которых белыми буквами было написано: «Хлеба нашим детям!», «Долой войну!», «Довольно проливать невинную кровь!».