— От Топи что-нибудь получили?
— Дошли вести, от наших питерских. В октябре писали: у них на Румынском фронте офицерье, корниловцы разогнали солдатские комитеты, А Тонюшка членом корпусного комитета, от лазаретных своих. Ну, в общем, пришлось ей с товарищами скрыться, вроде в подполье уйти. Где она теперь — неведомо…
— Александр Осипович, а что в Туркестане, в Бухаре?
— Ты разве еще не слыхал? Да и я тоже хорош. Еще первого числа в Ташкенте закончились бои, наша взяла, Советская власть объявлена во всем Туркестане. Про Бухару — ничего. Видно, не дошел еще черед.
Навещал меня Богданов редко. Ему хватало работы, еще с сентября он был членом Совдепа Невского района, возглавлял секцию труда. Службу на железной дороге пришлось ему оставить. Арина Иннокентьевна хозяйничала по дому, здоровье у нее пошатнулось. Всего только раз навестила она меня.
Дела у меня, между тем, пошли плохо. Оказывается, из того короткого боя, где я был ранен, товарищи вынесли меня только до нашей линии наспех вырытых окопов; эвакуировать дальше в тыл не могли. Пришлось лежать на холоде, в сырости. Образовалось нагноение: какие-то нервы застудились. И теперь у меня начался воспалительный процесс — сказывалось первое ранение, в германскую войну. Весь ноябрь и декабрь пролежал я в госпитале на Суворовском, неподалеку от Смольного.
Навестили меня и товарищи по запасному полку. От них я узнал о судьбе Василькевича, погибшего на юге. А Никита Воробцов, оказывается, был вторично ранен в стычке с казаками Краснова, даже угодил к ним в плен. Офицеры едва не зарубили его — казаки не дали. После этого, когда началась демобилизация, Никиту в госпитале уволили одним из первых. Уехал к себе в Подмосковье, даже не долечившись. Демобилизация шла полным ходом, и вскоре мне сообщили: Староладожский запасной полк больше не существует.
Дела мои медленно пошли на поправку, однако врачи вынесли категорический приговор: к военной службе не годен. Во всяком случае, на долгое время. Должен всячески беречься, избегать тяжелых нагрузок. Иначе — новое осложнение, а там, пожалуй, и врачи не помогут…
…В один из дней начала января восемнадцатого года — уже по новому стилю — подошел я с легким вещмешком, в папахе и шинелишке госпитальной, в ботинках с обмотками к знакомому домику на Железнодорожной улице. Арина Иннокентьевна только руками всплеснула, когда я открыл дверь на кухню. Прижалась к моей шинели, беззвучно заплакала от радости. А я только в этот миг осознал со всей ясностью: по другой колее покатятся отныне колеса моей судьбы. Демобилизованный рядовой Богданов Николай, к воинской службе непригодный. Тяжелые работы противопоказаны…