Когда вскоре по декрету Советского правительства была объявлена запись добровольцев в только что созданную Красную Армию и я одним из первых ранним, утром прибежал на вербовочный пункт в здание Совдепа, со мной даже разговаривать не стали. Недостатка в добровольцах не было. Немцы нарушили перемирие и лезли на красный Питер. Молодая столица Советской России ощетинилась штыками красноармейских и матросских полков.
Мне же ничего другого не оставалось, как направиться в контору вагоноремонтных мастерских Николаевской дороги, откуда я ушел на военную службу. Место слесаря нашлось для меня без труда.
Врачи еще в госпитале мне говорили, что по состоянию здоровья для меня было бы весьма полезным возвращение на родину — в Туркестан, в тепло. Однако не время было сейчас думать об этом. В конце семнадцатого года Туркестан оказался отрезанным от Советской России. Против повой власти взбунтовались оренбургские казаки, возглавляемые ярым контрреволюционером атаманом Дутовым. Сообщение по железной дороге прервала знаменитая «Оренбургская пробка», которая впоследствии еще не раз вставала на пути из России в Туркестан.
Пламя гражданской войны медленно, но неуклонно разгоралось по всей стране. И я, лишенный возможности защищать завоевания революции с оружием в руках, делал, что мог: не считаясь со своим надорванным здоровьем, по шестнадцать часов в сутки не выходил из цеха. Вагоны ремонтировать нам больше не приходилось: мы обшивали платформы броневыми плитами, мастерили поворотные башни для орудий и пулеметов. Защищали броней также паровоз вместе с тендером. Получался грозный бронепоезд. Артиллеристы — красноармейцы или матросы — привозили прямо к нам в мастерские тяжелые орудия, пулеметы, с нами вместе их устанавливали. Опробуем поворотные механизмы башен, паровоз заправится водой и углем, а площадки — боеприпасами, и бронепоезд с красным флагом над будкой машиниста, под крики «ура» и рев свистков медленно выкатывается из ворот главного цеха на станционные пути и отправляется на помощь бойцам, сражающимся с белогвардейцами и интервентами. С исключительным напряжением нам пришлось работать, начиная с лета 1918 года, когда восстал чехословацкий корпус и бои разгорелись на Волге, в Сибири.
Весной газеты принесли известия, особенно тревожные для меня. Правительство Советского Туркестана предприняло попытку покончить с Бухарским эмиратом, но она не удалась, красные войска вынуждены были отступить, а по всей Бухаре начались погромы, массовые убийства всех, кого подозревали во враждебном отношении к эмиру и властям. О том, что творилось у нас, на Амударье, поступали скудные и туманные сведения. Писали, что железная дорога Бухара — Термез, та самая, которую мы строили с Александром Осиповичем, полностью разрушена, все русские служащие, вместе с их семьями, зверски истреблены.