— Успокойтесь, — обрывает мужской голос.
Склоняется над ней. Лет двадцать, не больше.
— Как ты? — слегка касается плеча, грязно-красно-царапанного, вызывает прикосновением цепь судорог, проносящихся по телу. — Все хорошо. Слышишь? Все хорошо. Можешь что-нибудь сказать? Чья это рубашка? — На ней лоскутки розовой рубашки, взятой когда-то у друга, прикрывавшей когда-то серебристый топ, ее плечи, ее детство, разбитое вдребезги.
Нет. Она не может. Слова похоронены в ней. Парень забирает у девушки, закрывающей лицо руками, сиреневую шаль. Набрасывает на бедра в паутине порезов. «Все хорошо».
Вдох…
— Медленно осознайте свое тело. Повернитесь на левый бок, согните правое колено. Садитесь. Три раза пропоем «Ом».
— О-о-о-м… — Утробное эхо вокруг и в ней сквозь сукровицу воспоминаний. Анна отгоняет их прочь, но бумерангом они стучат в виски. Витя… Помоги.
— Через пятнадцать минут начнется пуджа. Ничего не ешьте.
Без сил. Переодевается. Нехотя. Желудок полон картинок, которые никак не хочет переварить. На улице — весна в Индии. Весна, о которой она мечтала.
— Что такое?
— Душно. Голова кружится. А батареи можно прикрутить?
— Да тут такие стоят, еще с советских времен, с ними ничего не сделаешь. Здесь сейчас как в Индии весной.
— Тогда ладно. Черт…
— Садись! Ничего-ничего. Ложись, просто резкий скачок давления. Будем аккуратнее.
— Извини.
— Все в порядке.
— Я так хочу в Индию!
— Запрос в космос дан — значит, поедешь. Я тоже очень хочу, чтобы ты поехала — со мной.
Беседка в окружении густых кустарников, облитых розово-карамельными лепестками. В центре — глубокое прямоугольное отверстие для ритуального костра. Подле него сидят брахманы, чуть в стороне Свами в оранжевом и Витя в белом. Анна — за ними. По краям — группа, образующая плотное кольцо.
— Наша пуджа посвящена открытию центра йоги в Москве, но одновременно она будет направлена на силу и оздоровление всех присутствующих, — говорит старший из брахманов. — Мы будем возносить молитвы богам, воздавать жертву в виде благовоний, брошенных в огонь, и масла ги.
Шепот, смешки катятся по губам непосвященных. Анна не может отвести глаз от Вити, от его торжественно сомкнутых у груди ладоней, от лица, знающего, постигающего.
— Может, это, конечно, не совсем к месту. Но у тебя очень красивые пальцы на руках и ногах, — тихо произносит Костик, теребя фотоаппарат. Анна не может сдержать улыбку и досаду. Витя вздрагивает. Банальное не должно прерывать божественное. Начинается пение мантр. Брахманам вторят все присутствующие. После каждой законченной фразы все берут из медных чашей шепотку краснокоричневой смеси благовоний и бросают в костер. С лиц стирается выражение обыденности. Все причастны, все вышли за границу. Покой, легкая грусть, кусочек за кусочком отлетает скорлупа, рождая чистоту. Кожа на ладонях будто покрыта хной, под ногтями цветная пыль. Непроизвольно Анна подносит руки к лицу, вдыхает мед с горчинкой и ванилью. В груди странное чувство, будто открыт, наконец, вход в пещеру, давно заваленный камнями. Легкость. Свет пробивает дорогу к уголкам души. Тепло. И внезапное осознание…