Потом весна. Сирень раскрывается, разлетаются лепестки в порыве теплого ветра. И туфли — на каблуках. Ей уже восемнадцать. Торопится, предвкушает. Волосы у него светлые, как у ангела. Глаза — прозрачные озера бездонного счастья первых трепетных прикосновений. Она не говорит о матери, о брате… Он такой чистый, часто-часто бьется его сердце. Больше никуда не хочется ехать, только быть с ним. Но задержка — первый, второй день, неделя… Как сказать ему? Вечер набрасывает на город шаль распускающихся цветов, сладких.
— Лола… Выйдешь за меня?
— У нас будет ребенок…
— Тогда лучше поторопиться…
Вдыхает, втягивает запах его волос. Значит, есть оно, счастье…
Наматывают дни воздушные оборки белого платья. Подшита фата и осталась последняя ночь. Идет к Аришке, пьют чай и плачут. В шесть утра дребезжание телефона, какое-то слишком долгое, настойчивое… Съежились цветы сирени — день будет пасмурным. Звонит мать.
— Вчера был у нас твой ангел… Ушли с Валеркой…
— Как? Когда? Зачем?
— Все-таки брат тебе, надо было потолковать… В общем… Держись. Надо держаться. Умер он, передоз.
— Кто, Валера?
— Да нет, упаси Бог. Жених твой.
Распахивает ветер окно, задевая подол платья. Бежит в слезы, в дождь… Вонзается острый асфальт в босые ноги. Сброшены туфли и надежды сброшены.
— Где ты? — крик или стон, непонятно. Гул отчаяния. Выплывает из комнаты опухшая рожа брата. Налетает на него, как птица об стекло. Улыбается. Швыряет ее на линолеум и бьет в живот. Ручьи крови по ногам, а он продолжает улыбаться…
— Ариш, ты поедешь со мной?
— Куда?
— В Москву.
— А деньги?
— У меня есть на билеты.
— А пальто, ну то, серое, брать?
Там кругом леса. Море обдувает Кералу. Камни, в которых золото, лежат в деревне Привязанность. Я приду туда по дороге, по траве — босиком. Подниму их, измельчу в порошок. Оболью конской кровью, семь раз человеческой. Опущу в воду василиска, чтобы еще раз перемолоть. Разложу на солнце, буду ждать, пока смесь подсохнет, превратится в пасту. Пропущу через сито и в образовавшуюся жидкость добавлю медь. После пламени смешаю с медом и молоком. Вот оно — золото, сияние подобно солнцу. Не различить. Это — для тебя…
Необъятная Москва съежилась в небольшую комнату с плотными шторами и огромной кроватью. Они входили и выходили. Нет, не слишком часто, это вам не Ленинградка… Все ухоженные, в дорогих костюмах. Она такие раньше видела только в журналах… Свободные дни тоже бывали. Они бросались с Аришкой на Арбат, на Патриаршие или в Третьяковку… О будущем больше не говорили, оно уже наступило.
Но однажды вошел он. Александр. Аккуратные пальцы, вдумчивое лицо. Речь с легким налетом акцента — слишком долго жил в Америке. Он появился в понедельник, во вторник и в среду. Потом ей сообщили, что на следующей неделе никого, кроме него, не будет. Через месяц она летела в самолете до Сан-Франциско. Когда встал вопрос о ее возвращении, они поженились в Лас-Вегасе.