Каждое утро очень рано Стивен вставал, покидал теплую постель и шел на берег, где погружался в холодную воду и плыл, как будто надеялся, что ледяная стихия смоет кошмары, мучившие его по ночам. Дельфина не знала, от каких воспоминаний он пытался избавиться с помощью этих заплывов, но, видимо, они ему не помогали, потому что печаль в синих глазах, которую она заметила при его возвращении из Испании, не исчезала и по-прежнему он часто впадал в задумчивость. К завтраку он появлялся, но каждый раз она боялась, что настанет утро, когда он больше не вернется. Он может заплыть слишком далеко или попадет в сильные подводные течения, и его унесет в открытое море. Она гнала от себя страшные картины, рисующие ей безжизненное тело мужа, выброшенное на прибрежные камни или выловленное из моря.
— О чем ты все время думаешь? — тихо спросила она.
Но он как будто не слышал, продолжая смотреть вдаль невидящим взглядом. Она не знала, что в эти минуты он видит лица солдат, его товарищей, мертвые или разорванные тела, изуродованные до неузнаваемости. Тех, с кем он столько времени делил все невзгоды и трудности войны.
Сквозь воспоминания пробился голос Дельфины, он обернулся, посмотрел на нее пустым взглядом, в глазах она заметила выражение глубокого страдания и испугалась, но потом он все-таки глухо ответил:
— Я думал об Испании.
— Ты думал о войне? — Она пыталась вызвать его на откровенность, а главное, хотелось спросить об Энджелет, но, побоявшись правдивого ответа, после которого от ее надежды ничего не останется, промолчала.
Не сразу он неохотно ответил:
— Ну да, о чем же еще.
Теперь главный вопрос чуть не сорвался с кончика языка, но, с трудом удержавшись, она вместо этого посетовала:
— Почему ты никогда не рассказываешь мне об Испании?
Он отвернулся, глядя на далекий горизонт, снова ушел в гот мир воспоминаний, куда у нее не было доступа. Ей хотелось вернуть его, позвать, обнять, но она не осмеливалась.
Стивен не хотел говорить об Испании. Он никогда не рассказывал о своих ранениях, серьезных и не очень. Никогда бы не признался сейчас никому, как ему хотелось умереть тогда, получив в сражении под Саламанкой опасную рану в грудь. Он чудом остался жив, но проклинал свой счастливый жребий, потому что почти все его товарищи погибли. Он был хорошим командиром, стратегом, его прекрасно организованный мозг рассчитывал и взвешивал ходы операции, успевая заботиться при этом о повседневных делах, ночлеге, еде для солдат. Он разделял с ними тяготы войны, спал урывками в грязных окопах, вел их в атаку, и они шли за ним, шли на смерть. Воинский долг и дисциплина были неотъемлемой составляющей их самоотверженности.