. Господь нас любит неправильными, но свободными.
– Я в Бога не верю, – на всякий случай напомнил комбат.
– А в Него и не надо верить. Надо верить Ему, а не в Него. Вот вы любили когда-нибудь?
Крупенников нехотя кивнул.
– Так вы верили в то, что ваша женщина существует, или в то, что она вам не изменяет?
– Вы мне мозги не пудрите, – внезапно для самого себя вспылил комбат. – Я атеист. Напоминаю!
– Это ничего не меняет, – махнул рукой священник. – Лучше быть холодным или горячим. А теплое – уста извергнут.
– Это тут к чему? – искренне не понял майор.
Священник вздохнул и начал рассказывать. Как православные и старокатолики выступили единым фронтом против вмешательства в геном и в душу человека. Как над ними смеялись. Как тонкие людские ручейки отказывались от благ цивилизации ради сохранения свободы. Как Объединенный Совет Религий запретил исповедь, ибо она «нарушала» права человека на личную тайну и «оскорбляла» другие конфессии из-за недопуска к Святому Причастию Тела и Крови Христовой инославных, еретиков и язычников. Как православные церкви и монастыри постепенно превратили в «историко-этнографические заповедники».
Крупенников понимал с пятого на десятое. В конце концов не выдержал:
– Мы-то тут при чем?
Священник засмеялся:
– Зачем вы здесь?
– Ну… Нас вытащили из прошлого…
– Я не спрашиваю, Виталий Александрович, как вы сюда попали. Я спрашиваю: зачем вы здесь?
– Война идет. И мы единственные, кто готов к этой войне, – Виталий покосился на окно. – Хотя бы немного, но готовы к войне.
– То есть вы согласны «немного готовыми» идти и воевать с исчадиями ада, совершенно не надеясь на победу?
Об этом Крупенников старался не думать. О поражении вообще нельзя думать. Нет, конечно, просчитывать нужно разные варианты. И отступление временное, и оборону против превосходящих сил противника. Но нельзя думать о том, что завтра вот того паренька убьют. С ума можно сойти от такого. А гибель любого из офицеров батальона Крупенников воспринимал именно как личное поражение.
– Мы на победу не надеемся. Мы в нее верим и готовим ее, – упрямо ответил комбат.
– Верно, – согласился отец Евгений. – Это правильно. И вы готовитесь жизни отдать за вот этих вот смешных для вас ребяток.
Священник не спросил.
Священник утвердил.
Комбат промолчал. Потому что… У них была возможность отказаться от войны. Штыки, как говорится, в землю. Но совесть не позволила. Он чувствовал ответственность перед людьми, которые не могут сами себя защитить. И, хотелось бы надеяться, не он один…
– За други своя… – печально произнес отец Евгений. – Нет высшей доблести, нежели отдать жизнь за други своя, товарищ майор. А эти вам даже не други.