Замѣтивъ, что Рафаэль, проходя, пытался заглянуть къ вамъ въ дверь, мой другъ отпрянулъ въ самый дальній уголъ комнаты и такъ плотно приросъ къ стѣнѣ, что его можно было принять за картину. Глядя на его униженное положеніе я испуганную физіономію, всякій принялъ бы его за негоднѣйшаго мужа, которому давно слѣдовало выцарапать глава.
— Повидайтесь съ ними, Джекъ, повидайтесь съ ними, прошепталъ онъ дрожащимъ голосомъ.
Пораженный, почти выведенный изъ себя этимъ страннымъ желаніемъ поручить мнѣ посредничество, я попытался пробудить въ немъ мужество.
— Помилуйте, Долли, могу ли я допустить васъ до такого униженія! Будьте мужчиной, я буду васъ поддерживать. Вѣдь не съѣдятъ же они васъ!
Въ отвѣтъ на мой разумный совѣтъ, онъ, дрожа всѣмъ тѣломъ, какъ безумный, повторялъ:
— Я не хочу видѣть ихъ, слышите ли, не хочу!
Признаюсь, я никогда не былъ въ такомъ затруднительномъ положеніи.
— Будьте мужчиной, Долли, настаивалъ я. — Вы должны хоть на секунду повидаться съ ними, — какъ мужъ, вы обязаны это сдѣлать!
Какое ему было дѣло теперь до его обязанностей! Онъ только громче и громче кричалъ:
— Не хочу! не хочу! не хочу!
Я отъ природы не трусливъ, но мысль о предстоящемъ объясненіи съ непокорной женой и громогласной мамашей, которая безъ церемоніи дѣлаетъ вамъ самые рѣзкіе выговоры, не говоря ужь о колкихъ замѣчаніяхъ Мери Вумбсъ и нелѣпыхъ выходкахъ Рафаеля, не на шутку пугала меня.
Чтобъ скрить свое безпокойство отъ Долли и поддержать въ себѣ мужество, я сталъ храбриться.
— Вы думаете, что я ихъ боюсь? Нисколько! сказалъ я. — Справедливость на нашей сторонѣ, сэръ! И еслибъ весь Блумсбери возсталъ, то это мнѣ рѣшительно все равно!
Мнѣ очень хотѣлось, чтобы онъ улыбнулся, но, кажется, это было выше его силъ. Онъ смотрѣлъ на меня тупымъ взглядомъ, который поневолѣ остановилъ потокъ моего краснорѣчія.
Съ перваго взгляда на туалетъ стараго Рафаэля я заключилъ, что онъ готовится блистательно разыграть роль благороднаго отца и рѣшился исполнить ее до конца съ непоколебимымъ достоинствомъ. Несмотря на великолѣпную погоду, онъ держалъ въ рукѣ зонтикъ, вѣроятно, вмѣсто оборонительнаго оружія, намазалъ голову розовымъ масломъ и надѣлъ свой лучшій фракъ, чтобъ придать себѣ внушительный видъ, въ случаѣ еслибъ пришлось обратиться къ посредничеству судьи.
Болѣе же всего меня смущалъ его бѣлый жилетъ. Что бы это означало? Съ тѣхъ поръ, какъ я его знаю, я ни разу не видѣлъ на немъ бѣлаго жилета, и даже не подозрѣвалъ о его существованіи. Этотъ жилетъ ужасно не шелъ съ его желтому лицу, которое казалось еще желтѣе, напоминая потолокъ курительной комнаты. Чортъ бы побралъ этотъ бѣлый жилетъ! Онъ меня безпокоилъ.