— Мистриссъ Икль, возразилъ я, облегчивъ свой гнѣвъ презрительной улыбкой:- причина, по которой я вошелъ въ этотъ домъ, заключается въ томъ, что онъ и все, въ немъ содержащееся, принадлежитъ мнѣ, съ силу законной уступки владѣльца, сударыня.
Говоря это, я показалъ бумаги.
— Эти джентльмены мои уважаемые друзья, сударыня, согласились, по моей усиленной просьбѣ, провести нѣсколько дней въ моемъ новомъ мѣстопребываніи. Предъ вашимъ приходомъ, я успѣлъ убѣдить и мистера Икля удостоить меня своимъ пріятнымъ обществомъ до тѣхъ поръ, пока силы не дозволятъ ему предпринять путешествіе, сударыня, — я полагаю на материкъ, сударыня, — и я увѣренъ, онъ отправится, сударыня; поѣдетъ одинъ, мистриссъ Икль!
Для меня уже было достаточнымъ мщеніемъ видѣть ярость и ужасъ, отразившіеся на лицѣ этой женщины. Она выпрыгнула изъ комнаты, захлопнувъ за собою дверь съ такою силою, которая подняла облако пыли, лежавшей на верху книжнаго шкафа.
Бобъ де-Кадъ, по моей просьбѣ, удостоилъ меня своимъ присутствіемъ, наединѣ, въ столовой. Этотъ буянъ трусливо вошелъ въ комнату и старался заискивать.
— А, Джекъ! вскричалъ онъ:- какъ вы поживаете, дружище?
Вмѣсто того, чтобъ сообщать ему о состояніи моего здоровья, я вытянулъ руку и просилъ его посмотрѣть — достаточно ли крѣпки въ ней, по его мнѣнію, мускулы; потомъ сжалъ кулакъ и спросилъ достолюбезнаго юношу, какого онъ мнѣнія о величинѣ этого кулака. Когда онъ удостовѣрилъ меня, что рѣдко видалъ руку лучшаго качества, я растворилъ дверь и сказалъ ему, что если онъ въ теченіе 20 минутъ не уложитъ свой багажъ (состоявшій изъ одной рубашки), и не отравится по добру по здорову въ Лондонъ, то я изомну его, какъ бумажную картонку.
Такъ я избавился отъ этого молодаго человѣка.
Часовъ около пяти меня увѣдомили, что стряпчій мистриссъ Икль проситъ свиданія со мной минутъ на пять. Она послала слугу въ Ричмондъ съ приказаніемъ какъ можно скорѣе призвать перваго юриста, какой только встрѣтится.
Я слишкомъ былъ увѣренъ въ своемъ лондонскомъ адвокатѣ, чтобъ бояться этой встрѣчи. Я охотно позволилъ ричмондскому шестипенсовому или восьмипенсовому юристу прочитать объ уступкѣ, и даже предложилъ ему снять копію; мы разговаривали такъ любезно и весело, какъ будто бы дѣло шло о какомъ-нибудь увеселеніи и разстались друзьями. Онъ призналъ, что все было сдѣлано сообразно съ закономъ, крѣпко, вѣрно и вполнѣ удовлетворительно.
Долли долго не могъ ничего понять въ моихъ дѣйствіяхъ. Онъ сидѣлъ въ своемъ креслѣ, пораженный моею рѣшимостью; впрочемъ, онъ не очень мѣшалъ мнѣ, если не считать повторявшихся каждыя 10 минутъ просьбъ:- ради Бога, не дѣлать ничего непріятнаго мистриссъ Икль, — помнить, что она была его жена и проч. и проч.