Наконец он понял, что потерял ее навсегда. Как он себя клял за ту утренюю сцену!
– Подумаешь, пупок. Люди без рук и ног живут, а ему, болвану, – при этом он имел в виду, конечно, только себя, – какой-то пупок понадобился.
Так он часто теперь разговаривал сам с собой, шатаясь по комнате из угла в угол.
Дни, прожитые с Евой, казались ему уже далекими и нереальными, и сама Ева, так вдруг возникшая из ниоткуда и так же внезапно исчезнувшая в никуда, казалась существом из какого-то другого мира. И только напоминания знакомых, да вещи, оставленные Евой, не давали ему усомниться, что все это было взаправду.
Вот так Павел Николаевич опять стал холостым.
Правда, осенними вечерами, когда идет холодный дождь, он надевает резиновые сапоги, берет зонт и тем же маршрутом, что и в начале былых недолгих, но счастливых дней, бредет по пустынной улице, мечтая опять встретить ту, которая радостно бросится к нему и воскликнет: «Наконец-то я тебя нашла!»
Вот иду я в темноте.
К цели.
Идти трудно – путь-то незнакомый. Никто до меня им не ходил.
Но я уверен, что идти надо. И только вперед, только прямо. Если не собьюсь с пути, там, впереди, должен быть свет. Так что это движение вслепую – осознанная необходимость.
И я иду.
Упорно. Твердо. Прямо.
Но вдруг ощущаю, что иду не один, что рядом кто-то пристроился. Тоже идут. Вроде как бы и вместе со мной, но в то же время где-то сбоку и сзади. Прислушиваются, как я иду. А иду я нормально. Прямо.
Но вдруг уперся во что-то. Потрогал руками – стена.
Сзади шепчут:
– Разбегись – и лбом. Пробьешь. Вон ты какой большой и сильный.
Мне приятно это слышать.
Разбежался и – тресь!
Чуть не помер.
Полежал немного, отошел.
Плюнул на этих советчиков и стал проход в стене искать.
Осторожно и не спеша.
Руками, не головой. И нашел.
Миновал стену и снова вперед. Попутчики – следом.
И вдруг они подняли меня на руки и понесли. Зачем, непонятно. Сил у меня полно. Ноги ходят. Но ехать – не идти.
Решил, пусть немного понесут.
Но вскоре чувствую: они там внизу что-то завозились, заворчали, что сел, мол, им на шею и поехал. Я обиделся: сами подняли, а я виноват. А когда хотел слезть с них, не дали. Только стало меня после этого мотать из стороны и сторону. Поволокли меня вначале вправо, потом влево. Опять вправо, а потом уж совсем влево, круто влево. Я забеспокоился: дороги ведь не знают, как бы с намеченного пути не сбились.
Плюнул на все протесты, спрыгнул.