Я – последний, двадцать пятый внук – очень любил деда.
И моим друзьям тоже нравилось приходить вместе со мной к деду домой. Мы усаживались кучкой у дедовой кровати, и он гладил нас по головкам, спрашивал, кто мы и что мы.
А нас, друзей, было четверо. Я – Чугунов Ваня, Миша Бернштейн, Лиля Фахрутдинова и Гена Майшнорис.
Было нам тогда двадцать на всех. И поэтому с большим удовольствием слушали сказки о королях, их королевствах и о добре, извечно побеждающем зло.
Мир, в который переносил нас мой седой дед, был именно таким, каким мы представляли его в те годы.
В этом мире было только два полюса – добро и зло.
Там не было ни рас, ни наций, ни государств.
Там все люди были братьями.
А те, кто олицетворял зло, были либо чудищами, либо ведьмами, но никак не людьми.
Люди – это люди.
Кто-то пахал там землю, кто-то царствовал, кто-то воевал, но нашествия чудищ отражали все вместе, и добро побеждало.
И так все понятно было там, в правильном дедовом мире, что мы, когда стали подрастать, очень удивились, обнаружив, что в нашем мире люди делятся не только на мальчиков и девочек, но еще на добрых и злых, на наших и не наших.
Оказалось, что и наша маленькая компания – вовсе не единый мир, что мы люди разных национальностей, со своими обрядами, обычаями и интересами.
А раз так, значит, и мы не совсем братья и сестры.
А в чем-то даже и враги.
И порой предстаем друг другу сказочными ведьмами и чудовищами, вышедшими из того, детского мира.
Но иногда, устав лаяться со страниц газет, с экранов телевизоров и рассказывать друг о друге похабные анекдоты, мы, все четверо приходим на могилу деда и вспоминаем, как верили ему, что все мы братья и сестры, что мы – это добро, а зло – это просто зло, но никак не мы.
И жалеем мы покойного деда за его наивность и старческое слабоумие.
Но не осуждаем.
Был он уже стар, глух, да и видел плохо, вот и казалось ему, будто все вокруг братья и сестры.
Странный он все-таки, вроде, и жизнь долгую прожил, а выдумал тоже:
«Все мы братья…» Спасибо еще, взрослые дяди и тети быстро нас направили.
Теперь мы иной раз вспомним деда, поулыбаемся, покачаем головой и вперед – драться, лаяться да друг друга гробить.
А то выдумал – «братья, сестры…»
Старческий маразм, проще сказать.
Техник и любил и ненавидел эти длительные полеты, изнуряющие тоскливым одиночеством.
Любил за тишину и покой, а ненавидел за монотонность и неизбежную при этом меланхолию.
Но этот полет оказался особенно долгим. Одиночество из блага превратилось в тяжкую муку.
Переделав все дела, перечитав, переслушав и пересмотрев все, что можно было слушать и смотреть, он уже готов был взвыть от страшной скуки, когда во время очередной игры в карты с самим собой перед ним вдруг материализовались два существа, с виду, сущие ангелы. Правда, один был светлый, а второй темный. А так все при них: и крылышки, и лица, и кудри гиацинтовые и взоры ангельские.