– Мама! – наконец, закричала она.
Я собралась духом и решительно вышла к ней. Такой заплаканной я никогда ее не видела: ее жалкий вид кольнул меня в уже израненное мое сердце.
– Что с тобой, доча? – спросила я.
Наташа протянула мне записку.
– Ты посмотри на это, – всхлипнула она, – разве такое может быть? Это что, злая шутка?
Я пробежала глазами по знакомому тексту.
– Ташенька, – сказала я, – что же ты так расстраиваешься? Надо же все выяснить для начала. Ты звонила ему?
– Да, но его телефон не отвечает.
– Ты успокойся. Сама говоришь, что это может быть шутка.
– Как же можно так шутить?
– Не знаю, но в любом случае, тебе не стоит так реагировать: будь то правда или нет.
– Значит, ты допускаешь, что это может быть правдой? – ужаснулась она.
– В конце концов, – не выдержала я, – то, что легко уходит, за это переживать не стоит.
– Что ты говоришь, мама?! – воскликнула она, глотая слезы.
Наташа убежала в свою комнату. В моих руках осталась записка, которую ввиду ее важности, я аккуратно спрятала в комод. При необходимости она могла сослужить мне неоценимую услугу: записка, написанная рукой Игоря, представляла собой лучшее доказательство того, что он в отъезде, а не там – в компании водных обитателей.
Утешенная этой неожиданно открывшейся для меня значимостью записки, я прошла к Наташе.
Она лежала на кровати поверх одеяла, уткнувшись лицом в подушку. Я присела рядом с ней.
– Мышка, успокойся и не терзай себя, – обняв ее, сказала я. – А не то, я тоже заплачу. Я не могу видеть тебя такой.
В своих словах я вдруг обнаружила для себя эффективное оружие в борьбе с Наташиным расстройством, мне лишь следовало добавить еще огоньку. «Если Наташа, – подумала я, – увидит как мне плохо, то она будет меньше на себе зацикливаться, что позволит ей быстро выбраться из мерзопакостного состояния».
В своих мыслях я показалась себе жестокой, однако здравое суждение было необходимо мне. Я не хотела видеть у Наташи и слезинку, не говоря уже о потоке ее слез. А посему мне надо было любой ценой, как бы жестоко это не выглядело, сделать все возможное и невозможное, чтобы она как можно скорее забыла Игоря и вновь обрела спокойствие. Чтобы она вновь зажила вместе со мной прежней жизнью, той, которой жила до встречи с ним.
– Если ты будешь себя изводить, – сказала я трагично и убедительно, добавляя таким образом тот самый огонек, – я не выдержу и умру. После смерти твоего отца, я не перенесу второго переживания, и ты останешься одна.
Наташа кинулась ко мне и, нежно обхватив руками мою поясницу, уткнулась в мой живот. Ее порыв я восприняла не иначе, как верность моего решения – сказанное мною подействовало на нее должным образом.