— Получается, он далеко не мальчик, правда? Между семьюдесятью и восемьюдесятью, так?
— Да.
— Мне не стоит напоминать вам, какая нужна сила, чтобы нейтрализовать взрослого человека и убить его тремя ударами шила?
— Вилы увеличивают силу удара.
— Но потом убийца оттащил свою жертву и ее велосипед в поле, за десяток метров от дороги, причем ему пришлось миновать дренажную яму и взобраться на насыпь. Представляете, как тяжело тащить неподвижное тело? Элизабет Винд весила шестьдесят два килограмма.
— Когда я видел его в последний раз, он был немолод, но от него исходила сила. Это правда, Трабельман. Рост — метр восемьдесят пять, ощущение мощи и энергии.
— Вот именно — «ощущение», комиссар, — сказал Трабельман, открывая заднюю дверцу и коротко, по-военному, здороваясь с бригадиром. — И когда же это случилось?
— Мне было двадцать.
— Мне смешно это слышать, Адамберг, просто смешно. Я могу так к вам обращаться?
— Прошу вас.
— Мы поедем прямо в Шильтигем, минуя Страсбург. Тем хуже для собора. Полагаю, вы не сильно расстроитесь?
— Сегодня мне это безразлично.
— А мне — так и всегда. Древности меня не впечатляют. Я его раз сто видел, но не люблю.
— А что вы любите, Трабельман?
— Жену, детей, работу.
Как все просто.
— И сказки. Обожаю сказки.
Это уже сложнее, поправил себя Адамберг.
— Но сказки — это тоже древность, — заметил он.
— Да, и подревнее вашего типа. Но продолжайте.
— Мы можем сначала заехать в морг?
— Хотите снять мерку? Почему бы и нет.
Адамберг заканчивал свой рассказ, когда они вошли в дверь института медико-судебной экспертизы.
— Что? — закричал Трабельман, застыв посреди холла. — Судья Фюльжанс? Вы рехнулись, комиссар?
— Почему? — спокойно спросил Адамберг. — Что в этом такого?
— Черт побери, да вы знаете, кто такой судья Фюльжанс? Какие уж тут сказки! Вы бы еще сказали, что огонь изрыгает не дракон, а прекрасный принц.
— Он красив, как принц, что не мешает ему изрыгать огонь.
— Вы понимаете, что несете, Адамберг? О процессах Фюльжанса написана книга. Далеко не каждый судья в стране удостаивается такой чести, правда? Он выдающийся юрист и справедливый человек.
— Справедливый? Он не любил ни женщин, ни детей. Не то что вы, Трабельман.
— Я не сравниваю. Судья был выдающийся деятель, его уважали.
— Опасались, Трабельман. У него была разящая рука.
— Такая и нужна, чтобы вершилось правосудие.
— И длинная. Живя в Нанте, он мог надавить на суд в Каркассоне.
— У него был авторитет, с его мнением считались. Вы меня насмешили, Адамберг, здорово насмешили.
К ним подбежал человек в белом халате:
— Мое почтение, господа.