Иван Александрович постучал в соседнюю комнату и скорее догадался, чем услышал, о приглашении войти. Хозяйка сидела в углу под иконой и, глядя на дверь, быстро крестилась. Маленькая, седенькая, с жидким пучком волос на макушке, она была похожа на добрую, ручную белую мышь, увидевшую кота.
– Да чего вы испугались-то, – приветливо улыбнулся Данилов. – Полноте. Ваше имя-то как, отчество?
– А ты, поди б, не испугался, если бы к тебе такие ловкие пришли? Имя мое Нина Степановна.
– Вы успокойтесь, мы вам ничего дурного не сделаем. Мы же из милиции.
– Вам видней, уважаемый. – Хозяйка опять перекрестилась. – Вам видней. Вы молодые, грамотные, значит. Зачем старуха-то вам?
– У нас к вам никаких претензий. Мы вот к жильцу вашему.
– А я ему говорила, ох говорила: ты человек, мол, военный, откуда продукты-то берешь? Одному столько не дадут.
– Какие продукты?
– Да всякие: и мука у него, и сахар, и мясо. Он говорил: родственники привозят. Значит, из-под Москвы. А я все равно не верила. Что это за родные такие, чтобы сахару привозили три мешка, сухофруктов тоже мешок, консервы опять же.
– А где он это держал все?
– Да на чердаке. Потом к нему его барышня приезжала. Тьфу. – Старуха закрутила головой. Слово «барышня» она проговорила нараспев, с презрением. – Крашеная такая, кольца золотые. Она где-то по торговой части работала. Воровка, наверное. Я вот вчера пошла карточки отоваривать, а продавщица мне подушечки…
Старушка говорила долго и все не по делу. Но Данилов не перебивал ее, он много на своем веку свидетелей видел, они были разные. Из одних слова приходилось тащить словно клещами, другие, наоборот, говорили много и охотно, часто о вещах посторонних, но в их рассказе, словно в пустой породе, иногда мелькало и очень важное. Поэтому он слушал Нину Степановну внимательно, иногда сочувственно кивая.
– Он мне, знаете, и говорит, – продолжала старуха, – время, дескать, сейчас голодное, а людям жить надо, питаться. Может, кто и у вас есть, кто всякие камешки там или золото на хорошие продукты обменяет. Я ему говорю: такими делами отродясь не занимаюсь…
– Ну зачем же так, Нина Степановна. Мы ведь кое-что все же знаем, например о том, что вы ему помогли.
– Да господи, святой крест, начальничек, нет на мне ничего. – Старушка выпалила это быстро и замолчала, словно поперхнулась.
Стоп. Где же он ее видел? Глазки эти маленькие, словно буравчики. Пучок волос… Хотя нет, не было у нее тогда пучка. Маленькие руки с круглыми ладошками и короткими пальцами. Где? И фраза эта: «…начальничек, нет на мне ничего». Так тихие квартирные хозяйки не говорят. Они больше о карточках и распределителях.