И он вспомнил, вспомнил эти ее руки. Они сгребали золотую пыль из-под ювелирных тисков. Выглядела она тогда полнее, и голос у нее был хриплый от ненависти, а потом в Гнездниковском, МУР тогда находился там, она крестилась на портрет Дзержинского.
– Да, Нина Степановна. Годы идут, а замашки остаются старые. Нехорошо знакомых не узнавать.
– А я тебя, Данилов, сразу признала, – сказала вдруг старуха совсем другим голосом. Сказала и словно выпрямилась. – Поседел ты, а все такой же. Орел. Молодым тогда был, жалостливым. А сейчас, видать, заматерел. Дай, что ли, папироску.
Иван Александрович достал портсигар. Хозяйка взяла его, поглядела на выгравированную надпись: «Тов. Данилову за борьбу с правонарушителями. От Пермского исполкома».
– Ишь ты, от исполкома. А цена ему какая? Копейка цена.
– Здесь цена не по тому прейскуранту идет, Степановна, другая моему портсигару цена.
– Это понятно. Только в двадцать пятом ты от мужа моего, покойника, мог золотой иметь, с алмазной монограммой. Да не захотел. Видишь, железным балуешься. Другая, значит, цена?
– Это точно, другая. – Данилов чиркнул спичкой, дал прикурить. – Но разговор у нас не о муже покойном, а о жильце вашем.
– А я ему не судья. Он продукты на золото менял, а я при чем?
– Мы сейчас у вас обыск сделаем, тогда и посмотрим.
– Делай. Моя судьба прятать, а твоя – искать. Только про Гришку ничего не знаю и к его делам непричастная. А золото, если найдешь, так это мое. Папенькой моим, золотых дел мастером Крутовым, оставлено. Его никто у меня отобрать не сможет.
– Ладно, о золоте потом. Вы мне скажите, как к вам Шантрель попал?
– Пришел сам. Узнал, что сдаю комнату, попросил прописать. Я не стала отказывать. Человек он военный, мне с ним не так страшно.
Вошел Белов:
– Иван Александрович, в комнате – ничего, а на чердаке два ящика консервов нашли и мешок сахару.
– Хорошо, в машину погрузите. Да и хозяйку не забудьте. Она с нами в МУР съездит. Может, там и вспомнит чего. А здесь устроим засаду. Останешься ты и Полесов, со стороны улицы вас ребята из отделения подстрахуют.
Данилов и начальник
В подъезде постовой, увидев Данилова, бросил руку к козырьку и шагнул к нему.
– Ты чего, Зенин?
– Вам передано немедленно к начальнику явиться.
– Ладно.
Иван Александрович провел рукой по щеке. Щетина отросла и кололась безжалостно. В таком виде наверх идти не хотелось, не привык он к этому. Когда-то давно молоденьким реалистом он пришел на работу в ЧК. Тогда и брить ему было нечего, пушок рос, но был порядок: каждый оперативник держал в ящике стола бритву и помазок. Феликс Эдмундович не терпел неаккуратности. Он сам в любое время суток был подтянут и выбрит, от других требовал того же.