Уже у кабинета Данилова поймал замначальника Серебровский:
– Ваня, тебя начальник два часа ищет, хотел в питомник ехать: собаку за тобой посылать.
– Я только побреюсь.
– Ваня, и думать не смей, если я все дела бросил и тебя ищу, значит, крайняя надобность.
Он обнял Данилова за плечи и повел к лестничной площадке. Серебровский был, как всегда, выбрит, и от него по-довоенному пахло одеколоном. Когда-то они с Даниловым работали в одной бригаде. У красавца Серебровского была необыкновенная особенность сразу располагать к себе женщин. Поэтому когда требовалось допросить кого-нибудь из «подруг жизни» «клиентуры» бригады, то лучше Серебровского сделать это никто не мог. Женщины всегда становились на пути Сережи Серебровского, и не было у него из-за них служебного роста. Перед самой войной его забрали в наркомат, но там нашлась чья-то секретарша, и опять его отправили на старую работу, правда с повышением.
– Слушай, ты где одеколон берешь? – поинтересовался Данилов.
– Страшная тайна, Ваня: в ноябре сорок первого я с одной дамой познакомился. Так она в ТЭЖЗ работала. Когда их эвакуировали, она мне говорит: если нужно, я тебе одеколона продам сколько хочешь. Вот я и запасся. Да я тебе дам, у меня есть.
В приемной начальника у стены сидели трое военных с худыми, изможденными лицами; у одного рука была на перевязи. Увидев Данилова и Серебровского, они встали.
– Это к нам из госпиталей направили, – пояснил Осетров, – на пополнение оперативного состава.
– Вот что, – приказал Серебровский, – начальник сейчас уедет, а ты товарищей командиров накорми и проводи отдохнуть в общежитие. Как вернемся – поговорим.
В кабинете начальник, наклонившись, копался в сейфе.
– А, дорогая пропажа. Ну как?
– Докладывать?
– Некогда, – он подошел к Данилову, – иди переодевайся да побрейся. В горком нас вызывают, к секретарю.
– Так. – Данилов сел. – А зачем?
– Полегче чего спроси. Позвонил его помощник и говорит: давай с Даниловым. Я ему объяснял, что ты на операции, а он: разыскать. Через каждый час звонит – тобой интересуется…
На столе зазвонил телефон правительственной связи, или, как его называли, «вертушка». Начальник подошел, снял трубку:
– Да… Есть… Будем через сорок минут.
Он отошел от стола и еще раз оглядел Данилова:
– Двадцать минут тебе на бритье, на тары-бары всякие. И вниз. – И уже в спину крикнул: – Гимнастерку надень новую!
Данилов брился в общежитии, благо там стоял кипятильник с горячей водой. Бритва шла с треском, как коса. Иван Александрович глядел на себя в зеркало, и грустно ему становилось. Все-таки беспощадная вещь – время. Какие у него годы? Сорока двух еще нет, а вот и голова уже вся седая, и морщины. А впрочем, еще ничего, не так уж он плох. Крепкий пока. Правда, иногда одышка появляется да редко – головные боли.