– Есть одна мелочь, которую вы, братцы, не предусмотрели.
– Какую? – встревожился Муравьев.
– Нельзя Кострову в форме-то ходить. На рынке военных патрулей полно, а документики, как я понял, у него липовые. Наверняка заберут. Тогда как?
– Освободим.
– Это не вопрос. Как он потом там покажется? Или вы на дураков рассчитываете?
Игорь молчал. Он только теперь начал понимать, что так хорошо на первый взгляд продуманная операция внезапно оказалась под угрозой срыва.
– Немедленно переодеть Кострова, – приказал майор. – С начальником МУРа я созвонюсь. Иди. – И уже в спину сказал: – Данилову, если позвонит, передай: все сделаю.
Костров
Рядом с проходным двором два парня зазывали желающих.
– И только на туза! Только на туза! Как шестерку с восьмеркой подняли, так вы и проиграли! И только на туза! Как туз – так и денег картуз!
Один из них грязными пальцами с обломанными ногтями разбрасывал на фанерке три замусоленные карты. Оба были в кепках-блинчиках, под пиджаками грязные тельняшки, брюки заправлены в начищенные, смятые гармошкой хромовые сапоги. Они казались близнецами, сходство подчеркивали сальные, косо подстриженные челки, спадающие на лоб, и золотистый блеск коронок под мокрыми губами. Вот к ним подошел какой-то человек, полез в карман. Вокруг сразу собралась толпа.
– Ну, дядя, – ощерился парень, – спытай счастье. Оно не лошадь, вдруг повезет.
– Давай.
– Сколько?
– Пятьсот.
– Предъяви.
Человек вытащил из кармана мятые бумажки:
– На, гляди. Теперь ты.
Парень достал из-за пазухи пять сотенных и положил их на дощечку.
– Метать?
Три одинаковые карты легли рубашкой вверх. Человек подумал, выплюнул окурок с изжеванным мундштуком и осторожно поднял одну из карт.
– Туз, – пронесся по толпе вздох.
– Твое, – с сожалением сказал банкомет и протянул ему деньги. – Может, еще? Иль боишься?
– Сколько?
– Эх, трус в карты не играет, на отыгрыш: ты тысячу, я тысячу. А?
– Годится.
Опять легли три карты. И опять по толпе прокатился восторженный шепоток.
– Может, еще?
– Хватит. – Человек, не считая, сунул в карман комок денег и скрылся в толпе.
До чего любопытная была эта толпа своей невероятной пестротой! Кого только не встретишь здесь! Рынок разросся, занял все близлежащие переулки. Это было горькое порождение войны, с ее нехваткой, дороговизной, бедностью. Здесь можно было купить все. Краснорожие барыги в солдатских шинелях с чужого плеча могли продать хлеб и водку, пенициллин и зажигалки. Это была грубая и грязная накипь войны. Регулярно ее снимали, эту накипь, но она появлялась вновь, и бороться с ней было необыкновенно трудно.