Хотелось влюбиться.
Директор был полной противоположностью Евдокимычу.
Во-первых, непьющий. Во-вторых, на репетиции никогда не ходил. В-третьих, никогда ничего не просил спеть. Фамилия его была Горохов.
Стригся он под бокс.
Называли мы его официально: «Товарищ Горохов», а между собой довольно длинно: «Директором зеленого гороха товарищем Театровым». Перед тем, как что-то сказать, он все время как бы сплевывал — говорил «тьфу-тьфу».
Может быть, он боялся дурного глаза? И таким образом оберегал себя и все свои дела?
— Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!
Этим летом я впервые понял, что значит быть звездой эстрады, пусть даже в масштабе нашего города. Нас ждали у выхода с площадки, у ворот. Дома телефон не умолкал ни днем, ни ночью. Камешки звякали в оконное стекло, когда отключался телефон. И влюбляться было совсем не обязательно.
А хотелось…
Периодически нас всех вызывали на ковер в кабинет директора.
— Значить, тьфу-тьфу, вам говоришь, а вам как об стенку горохом? Я же просил, тьфу-тьфу, без ваших, обезьяних песен, тьфу-тьфу!!! А вы?!
А мы каялись и продолжали играть.
Я давно знал, что должно что-то произойти. Знал еще в тот день, когда Генка предложил всем сфотографироваться на площадке. Привели фотографа. Мы начали играть. Я сразу понял, что фотограф свое дело знает, что теперь до этого дня недолго уже.
Не люблю фотографий.
Армен и Маэстро заявили, что они уходят. Вот так ни с того ни с сего. С бухты-барахты. Как грома среди ясного неба. Просто так. Сказали, что уходят в филармонию и забирают свои ящики. Кто хочет, может пойти с ними. Кто хочет?
Кырла не хочет, он будущий врач, а сейчас студент.
Юрчик хочет, но может это сделать только через два года, а сейчас он уходит в армию.
Генка молчит, он даже разговаривать не хочет.
Шеф? Шеф хочет, он тоже давно мечтал.
А я?
Каждый день мы втроем приходили в Летний; театр, устраивались в холле и смотрели сквозь мутные стекла на прохожих, шлёпающих по лужам. Где-то рядом бродил духовой оркестр. Кожа на барабане отсырела от дождя, и удары звучали глухо и вязко, как будто что-то падало в жидкую грязь. Он бродил, этот промокший оркестр, кругами у моей улицы, ожидая зова. Но я молчал.
Потом появился Илюша.
Неожиданно. Как манна небесная, как чертик из коробочки. Он стоял по ту сторону окна нашего холла.
В коричневой мутоновой шапке. Я помнил его в этой шапке еще по школе.
Здесь не требуются музыканты? Ударник или пианист…
Конечно, требуются! Мы ведь давали объявление во все газеты… Только играть не на чем.
— Все свое ношу с собой! — сказал Илюша и показал сверкающую ударную установку и голосовую аппаратуру.