У Лиены закружилась голова, — у самой на дне ящика только полтора рубля, да за хозяином около трех… Ах, если бы башмаки на круглых пуговках, шелковый платочек, как у бривиньской Лауры.
За зиму Калвициене заезжала еще несколько раз. Вызывала Лиену во двор, в комнате ведь не поговоришь, — старая Лициене сразу хватала метлу и начинала мести с такой силой, что камешки выскакивали из крепко утоптанного глиняного пола. Как-то Лиена шла с коромыслом, несла с Браслы мягкую речную воду для гороховой похлебки. Мимо проезжали Калвицы — муж с женой. Калвиц вдруг придержал лошадь, очевидно, хотел сказать что-то важное. И начал убедительно говорить. Подумала ли она о том, что собирается сделать? Это — не пустяк и не шутка, — вся жизнь и судьба решается. Разглядела ли она хорошенько этого обросшего шерстью пруссака и знает ли, что он за тварь? Почему Анна Осис не ухватилась за это счастье, а предпочла убежать в Айзлаксте к такому бедняку, как Лейниек? Анне в десять раз было труднее прожить, чем ей — такой молодой, красивой и свободной, — для нее все пути открыты, вся жизнь впереди…
Но продолжить не удалось. Калвициене так заорала, что он осекся. Что понимают мужчины в жизни и судьбе женщины? Взять, к примеру, ее, Калвициене, разве это счастливая доля с таким арендатором, который ни второй лошади купить не может, ни ботинки жене починить? Разве такой муж думает о том, какая жизнь у жены в вечных трудах и бедности? Разве она не могла выйти замуж за того же хромого шорника? Посмотри, как живет жена ремесленника. Дарте Прейман не нужно косить траву и день за днем шлепать в хлеву по грязи. Долго ли сохранится красота, если всю осень торчишь в закоптелой и пыльной риге? Что он сравнивает Лиену с Анной Осис? Анна — непутевая блудница. Ей нужно было бы руками держаться за Светямура, зубами уцепиться, чтобы не выпустить. Теперь, конечно, кусает пальцы, что проморгала такое богатство и счастье, да поздно.
Калвициене не позволила мужу ничего возразить, выхватила вожжи, дернула, и они уехали. Лиена, пока шла с ведрами домой, облила водой все ноги, пошатывалась, коромысло съезжало с плеча.
Долго носилась она в мечтах, как по волнам. Иногда поднималась высоко-высоко; слышала, как стучит туго набитый бумажник о край закрома; мерещились зеленые, синие и желтые шелковые платки.
А иногда падала глубоко вниз. Откуда-то из сумрака выплывала обросшая щетиной рожа… Ночью Лиена глубоко зарывалась лицом в сенную подушку, чтобы не вырвался предательский стон, у старой Лициене сон, как у мыши, — просыпалась от малейшего шороха и принималась ворчать. Да и Мартынь часто с сопением выходил на двор, будто тащил тяжелую ношу, возвращаясь, останавливался, всматривался в темноту, вздыхал и ложился на свое место.