Мои дальнейшие жизненные приобретения показывают, что часто нет даже градуса совпадений, и я не буду настаивать ни на одном. Хотя многие возражают: «Ну это про тебя, понятно, а про меня никто ничего скверного сказать не может». А почитайте‑ка письма своих друзей о вас третьему лицу! А послушайте разговоры о вас из‑за занавески! Надо ли говорить, что вы узнаете о себе массу неожиданного.
Вот у нас появляется еще один художник — Игорь Тюльпанов, его привела к нам Эра Коробова. Изысканный, утонченный, кажется, человек эпохи Ренессанса, во всяком случае точно не из наших двух веков. Рядом с ним и его картинами реальность кажется такой несовершенной, что невольно сожалеешь, что ушли времена расцвета искусства живописи (а были ли они?), что уже нет графов–меценатов, что повывелись ценители тонкого искусства — нет уважения к мелочам, которые окружают нас, заставляя думать о бесконечности. Его картины — пафос микрокосмоса. «Всесильный Бог деталей.» Всматриваясь в его картины, я часто думаю, что они изображают реальность, находящуюся за кажущейся действительностью. И из льющегося малахита извлекается смысл. Те, кто видел иллюстрации Игоря Тюльпанова, оформившего мою книжечку «Илюшины разговоры», могут понять, как мне было лестно, что он согласился это сделать, причем бесплатно — денег не было ни у него, ни у нас. (Он только появился в Америке.) И как он это сделал! А мой портрет работы Тюльпанова опять же — проникновение за кажущуюся действительность… «Всесильный Бог любви».
Многие тайны остались неразгаданными и ушли от нашего суда вместе с их обладателями. Там, в этих четырехстенных пространствах, среди полупустых комнат жизнь наполнялась сама собой.
Я не буду останавливаться на философских и литературных привязанностях, обсуждениях, восхищениях, интересах, скажу только, что мы «впитали христианское сознание с молоком русской культуры, в ее языке». Как вся неофициальная культура была антитезисом официальной, так и обращение в православие некоторых наших друзей, в самом общем виде, было тоже формой оппозиции. Для большинства интерес к христианству был скорее эстетического, а не религиозного порядка, и в нем было мало конфессионального. Всю романтическую традицию соотносили с личностью Иисуса. Иконы с расширяющимися нимбами. Литература. Живопись. Стихи: «Рождественская звезда» Пастернака, рождественские стихи Иосифа. Кулаков вместе с Яковом проводил часы в Эрмитаже. Для Якова христианство шло из глубины мыслей. Он считал, что еврей, обратившийся в христианство в России нашего времени, не изменяет иудаизму: «Мы были выброшены нашими дедами и отцами в духовный вакуум безрелигиозного миросозерцания и изрядно проварились в его горниле, демонстрируя миру противоестественное лицо еврейского атеизма. Христианство не отказ от еврейства, но единственное адекватное и достойное великой истории и великого народа его восприятие (восприятие не в узкопсихологическом, но буквальном, физиологическом и сакральном смысле)». Яков не мог уместиться в рамках любой конфессии, его манил духовный потенциал человека, будь то научные открытия, концепции, поэзия, живопись. Он хотел видеть всплески человеческого максимума, в чем бы они ни проявлялись; хотел видеть связь религии и науки. (Позднее Яков обменяется письмами с владыкой Шаховским, тоже интересующимся этими вопросами.)