Но надо было насобирать побольше тополиного пуха, пока он летит, и Варя в перемену выбежала в школьный двор, окаймленный старыми толстыми тополями, – прямо в сменной обуви. Пух залеплял лицо, глаза, и все чертыхались и отплевывались, и только счастливая Варя хватала на лету это богатство обеими руками и запихивала в карманы фартука. Ей был нужен только такой пух – первозданно чистый, прямо из воздуха, и она кружилась, и подпрыгивала, и летала по двору, и вместе с ней летал ее белый фартук (их класс дежурил по школе, и полагалось быть при параде) и черные локоны (коса была недавно отрезана).
За этим танцем с крыльца наблюдал Робин. Его пост был как раз у входных дверей, и он уже решил сделать вид, что не замечает, как Воробьева нарушает все правила, пачкая сменную обувь и опаздывая на урок. Но не наблюдать за всеми этими пируэтами он не мог и стоял, не в силах отвести взгляд, и сам забыв про звонок.
Варенька, как ни была увлечена ловлей пуха, все же видела, что Фольц на нее уставился, и душа ее так и запела: конечно, давно надо было отрезать эту косу, ради этого стоило выдержать целую войну с мамой – зато теперь у озера, где они прогуливаются с Леной по вечерам, все будут на нее оборачиваться! Она сразу повзрослела! А это самое важное, поскольку почти всем девчонкам в классе уже по пятнадцать – и она теперь на столько же выглядит! И, спохватившись, побежала на урок.
Опоздания ее никто не заметил, потому что учительница пришла еще позже. Сегодня вообще был везучий день. Во-первых, за сочинение «Край родной, навек любимый» поставили пятерку – Варе пригодились и малоизвестные факты о Благовещенской усадьбе, о которых Лариса Ивановна говорила на кружке, и бабушкины истории, и рассказы мамы, когда-то облазившей всю округу с фотоаппаратом.
Во-вторых, не давали новый материал – учительница зачитывала образцовые работы, вроде Вариной, целиком, а также куски неудачных, и урок прошел весело. Триумфальным стало произведение Робина – он, не слишком напрягаясь, переписал статью из местной газеты, не пропустив ни одного штампа вроде «жемчужины Подмосковья» и «русской Швейцарии» и кое-где пересказывая своими словами: «По моему родному краю прошлась нога Левитана, Чехова и Чайковского». Как было дружно не похохотать над ногой!
– Одна на всех! – скорбела учительница.
– Тяжкая поступь гениев! – комментировал Павлик.
В-третьих, удалось отвертеться от физкультуры. Варенька, дрессированная на шведской стенке, этот предмет не ненавидела и без усилий справлялась и с упражнениями в зале, и с лыжами, и игры с мячом любила, и по канату ловко взлетала до потолка, да еще раскачивалась, как обезьянка – обезьянка полненькая, но подвижная и прыгучая. А обезьяны, кстати, все время жуют, и животы у них толстые… Себя ей стесняться было нечего, но она вдруг стала стесняться физкультурной формы. Какой дурак это придумал для взрослых девушек – трусы и майка! А если кто-то придет в спортивных штанах – выгоняют с урока и пишут в дневник!