В мозгу у Брейда что-то сдвинулось. Ведь все это время он предполагал, что новости Фостера связаны только с его увольнением и ни с чем больше. Стараясь казаться беззаботным, он сказал:
— А чем же объяснить смерть Ральфа, как не несчастным случаем?
— По правде говоря, я и сам удивляюсь, как этот Нейфилд мог спутать цианид с ацетатом, — ответил Фостер. — Так ошибиться может только новичок. Твой аспирант не из новичков.
— Это сыщик так говорит?
— Черт возьми, Лу, я понятия не имею, что говорит сыщик. Я же тебе сказал, он беседовал с моим студентом и спрашивал, не было ли у Ральфа плохого настроения, как шла его работа, не говорил ли он чего о каких-нибудь неприятностях?
Их прервала миссис Литлби, подошедшая с подносом коктейлей. Фостер покачал головой, чуть улыбнувшись сжатыми губами, а Брейд торопливо взял один из бокалов. Он отпил из него, не сводя глаз с Фостера.
— Что ты хочешь сказать, Мерилл? — спросил он.
— Я думаю, полиция предполагает самоубийство, — ответил Фостер.
Брейд ожидал услышать это слово, и все же оно заставило его вздрогнуть. (Но все-таки лучше самоубийство, чем убийство, верно ведь? Это какой-то выход, правда?) А вслух он сказал:
— Почему самоубийство?
— А почему бы и нет?
— Работа у него шла хорошо.
— Ну и что? А что ты знаешь о его личной жизни?
— А ты? Тебе известно что-нибудь, отчего его самоубийство становится понятным?
Брейд не хотел казаться агрессивным, но сказывалось напряжение от происходивших событий, и нервы сдавали.
Фостер сразу заметил его повышенный тон. У него невольно поднялись брови:
— Знаешь, ты на меня не нападай. Я хотел сделать тебе любезность и предупредить. Если ты собираешься лягаться — прошу прощения, можешь считать, что я ничего не сказал.
— А почему ты говоришь так, будто я здесь как-то замешан? — резко спросил Брейд, возмутившись. — Даже если это самоубийство…
Вдруг между нами оказался Ранке, он пристально посмотрел на обоих:
— Какое самоубийство?
Брейд сердито взглянул на него и ничего не ответил. Фостер слегка пожал плечами, словно желая сказать, что он, мол, свое дело сделал, а если Брейд намерен кричать об этом на весь мир, то последствия пусть берет на себя.
— Мы говорили про Ральфа Нейфилда.
— Самоубийство? — Губы Ранке раздвинулись в хищной улыбке, а указательный палец замер в каком-нибудь дюйме от пуговицы на рубашке Брейда. — А вы знаете, я в это верю. Парень был сумасшедший, буквально сумасшедший. Наше счастье, что он не забрал с собой на тот свет всех нас. Он способен был взорвать весь факультет.
Брейда лихорадило от волнения. Вот они стоят рядом с ним. И каждый из них готов поверить в самоубийство. Почему? (Внутренний голос твердил ему — лучше самоубийство, чем убийство. Это же выход! Выход! И все же, не желая взвешивать последствия, не желая ни к чему прислушиваться, он прежде всего стремился знать правду. Правда была ему нужнее, чем выход из создавшегося положения. Ведь правда и есть единственный реальный выход. Все остальное — сплошной самообман.)