— Но зачем ему кончать с собой? — спросил он. — Что указывает на самоубийство? Ведь до защиты ему оставалось всего полгода.
— А вы в этом уверены? — спросил Ранке с той же хищной улыбкой. — Как шла его работа?
— Прекрасно, — огрызнулся Брейд.
— Откуда вы знаете?
Брейд хотел было ответить и тут понял, какую ловушку расставил ему Ранке. Избежать ее было невозможно, и его молчание означало лишь, что Ранке придется взять на себя труд загнать его туда.
— Вероятно он говорил вам, что работа идет хорошо? — продолжал Ранке.
— Конечно, — ответил Брейд с вызовом.
— А откуда вы знаете, что он говорил правду?
— А у меня копии его записей.
Лицо Ранке расплылось в улыбке, и Фостер усмехнулся тоже. Брейд вдруг заметил, что в комнате наступила тишина, что группы гостей, трудолюбиво беседовавшие, прервали разговор и смотрят в их сторону, что Дорис скомкала платок и закусила губу.
Брейд понимал, что ни один из находящихся здесь химиков не поверит, будто он сведущ в кинетике и может судить, действительно ли работа Ральфа шла хорошо.
Голос Ранке был медоточив и сладок:
— Мне известны исходные теоретические предпосылки Ральфа Нейфилда, и могу заверить вас, что его замысел — чистейший абсурд. Я хотел дать ему возможность поработать и посмотреть, не возникнут ли какие-то боковые пути, которые, может быть, куда-то и приведут. Но, конечно, ничего из этого не вышло. Иметь с ним дело было невозможно. Он ушел к вам и вот тут-то потерпел окончательное поражение. Для аспиранта работать над такой проблемой, да еще не иметь при этом руководителя, с кем можно было бы посоветоваться, равносильно катастрофе.
«Должно быть, — подумал Брейд, — это-то и уязвляло Ранке. То, что Ральф никогда не советовался с ним, с великим специалистом».
— Не стоит тревожить душу парня, — сказал он, — и отправлять ее в ад только потому, что он не обращался к вам за помощью.
— Мне плевать, обращался он ко мне или нет. — Ранке вздернул подбородок. — Какая мне разница, черт побери? Просто, я думаю, он оказался припертым к стене. И вот что я вам скажу, Лу, в конце концов он не мог этого не признать. Он упрямо ходил вокруг да около своей проблемы, делал опыты, жевал и пережевывал их до тех пор, пока не понял, что выхода нет. Он мог вам рассказывать, что исследования идут хорошо, но потом увидел, что зашел в тупик. А это значило, что степени ему не видать. И он покончил с собой. Почему бы и нет?
— Да потому, — ответил Брейд с холодным гневом, — что его работа на самом деле шла хорошо. Может быть я не специалист в физической химии, но я все-таки не сапожник. При ясной погоде я могу отличить вальденовское обращение от фотохимической цепной реакции. Я следил за его отчетами и знал, что опыты шли успешно.