— Значит! Что! Вам! Будет! Сделана! Расчетная! Инъекция!
— Смотрите...
— А! Ваш! Ребенок! Будет! Изъят!
— Но я ведь просто не успела! Я хотела, но не успела!
— Меня это не касается!
— Умоляю! Ради нее... Ради девочки... Хотя бы ради нее! Посмотрите на нее!
— Слушай, ты! Мне плевать на тебя и на твою мартышку, ясно?! Ты нарушила Закон! Больше я ничего не знаю и знать не хочу! Не могла перетерпеть — жрала бы пилюли! Чего тебе не хватало?! Чего?! Зачем тебе ребенок?! Молодая! Навсегда! Здоровая! Навсегда! Работай! Выбирайся из этого дерьма! Живи нормальной жизнью! Весь мир перед тобой! Все мужики твои! Зачем тебе эта обезьяна?!
— Не говорите так, не говорите так!
— А не хочешь жить как человек — живи как скотина! А скотина стареет! Скотина дохнет!
— Прошу вас!
— Мам-мма?!
— Нечего просить! Нечего! Из-за таких, как ты, Европе конец! Ты не понимаешь?! Ты не забыла зарегистрироваться. Ты не собиралась это делать. Думала, мы тебя не найдем. Думала, забьешься в этот клоповник и сможешь тут всю жизнь сидеть?! Ничего, нашли! Рано или поздно мы всех найдем. Всех вас. Всех!
Она уже ничего не говорит, только рыдает беззвучно.
Я гляжу на нее и чувствую, как судорога медленно отпускает мое лицо.
— Что будет с моей девочкой? С моим ребеночком... — Она спрашивает не у меня, а сама у себя.
— О! Улов!
Голос Эла. Оборачиваюсь.
В лазе виднеется лицо Аполлона. Отряхиваясь, звеньевой выбирается в комнату, за ним ползет еще кто-то, кажется, Бернар.
— А у нас такая заварушка случилась! Еле выбрались. Что тут у тебя?
— Вот... Трое детей, двое точно нелегалы... Взрослые. Эти нарушители... А этих пока не успел... Сопротивлялись. Надо еще проверить. Да, еще одна спрыгнула.
Эл осторожно подходит к выбитой стене, заглядывает в бездну.
— Трупов не видно. Жива — значит, найдем. Вызову-ка я сюда спецкоманду, пускай заберут сопляков. А взрослых пробьем еще разок по базе, ультразвуком пузо пройдем для верности — потом каждому по укольчику, и привет. Подержишь их, чтобы не рыпались? Бернар, пригляди за мелюзгой!
Я киваю. Хочу одного — наконец убраться из этой халупы, чтобы перестать упираться головой в потолок, а плечами — в стены. Но я киваю.
Эл задирает распростертой на полу рыжей с косичками платье, приставляет ультразвук: на картинке — какая-то амеба. О, эта еще и беременна. Значит, и папаше их кранты. В розыск — и в оборот.
Передаю девчонку («Мама? Мама?») Бернару, он хватает за шиворот окрысившегося пацана, зажимает ладонью рот узкоглазой. Он прав — какой смысл с ними церемониться?
Теперь уколы. Мои руки мелко дрожат, и, чтобы подавить эту дрожь, я вцепляюсь в кисти девушки в намокшем платье изо всех сил, до синяков. Но она, кажется, даже не чувствует этого.