— А-а, как дела? — спросил он и тут же прикусил язык, с досадой призвав себя быть посуше.
— Должен извиниться, что беспокою в столь поздний час, — сказал Поттер. Последовала знакомая задержка дыхания: он затягивался сигаретой. — Роза сочла, что нельзя ждать до утра. Твой телефон мне дал Рейналд.
Он коротко изложил, перед какой они оказались трудностью.
— Не думаю, что ты захочешь приехать… даже если свободен.
О'Хара ему напомнил, что Юнг считал Ливерпуль центром Вселенной.
— Любопытно, — сказал Поттер. — Он, надо полагать, тут не жил. Срок — шесть недель, по два утренника в неделю, начиная со вторника.
— Я, очевидно, буду его заменять в обеих ролях? — сказал О'Хара.
— Разумеется. Это традиция.
— Не обязательно, — сказал О'Хара. — Лоутон[23] играл только Крюка.
Потом он позвонил Лиззи, спросить ее мнение.
— Рождество в глуши, — сказала она. — Это на любителя. Но ты же всегда туда рвался, и, кстати, ты можешь заломить астрономическую сумму.
— Нет, ты подумай только… Уж кто-кто, а Поттер…
— Вот я и думаю, — сказала она. — Но ведь когда это было…
— Никогда точно не измеришь, как на кого подействовал, — сказал он, хоть он-то как раз все прекрасно себе представлял. — Время тут ни при чем.
— А кто там еще будет? — спросила она. — Кроме Мэри Дир?
— Может, Дотти. Я не интересовался.
— И когда ты едешь?
— Вот только уложу чемодан. Я на мотоцикле, — сказал он, и была трудная пауза, когда она ждала, чтоб он пригласил ее на Новый год в Ливерпуль.
— Ну ладно, — сказала она, не дождавшись. — Смотри открыточку прислать не забудь.
Он, хмурясь, позвонил Моне Кэйдж, но подошел муж, и он бросил трубку.
* * *
Роза сняла О'Харе номер в отеле „Адельфи“ за счет театра. Красивый жест — знала, что жить он там не станет, всегда, даже совсем еще сосунком, цеплялся за прошлое.
Он переночевал в отеле всего одну ночь и съехал, снял свою прежнюю комнату на первом этаже того дома на Перси-стрит. И, бродя по знакомым улицам, сам себе в этом не признаваясь, старался догнать призрак, за далью лет ставший реальней, чем тот человек, в которого он теперь превратился.
Комната не изменилась нисколько. Все так же дымил камин, сырость все так же розовато цвела в простенке между немытыми окнами. Даже столик, который Кили, художник, приспособил вместо палитры, был тут как тут под раковиной. Он не рискнул проверить матрас, из опасения, что и тот окажется прежним.
Когда он вытащил стол и электричество оплеснуло желтые лужи кадмия и озеро алости, ему вспомнилась девушка, которая провела его вчера утром в гримерку. Она была в рабочей спецовке, он включил свет, и ее волосы вспыхнули под тусклой лампочкой.