В этот момент от причала ей навстречу с плачем побежала белобрысая девчонка. Тоня нагнулась к ней, потом взяла ее на руки и, склонив чуть набок голову, что-то ласково шептала замурзанной и зареванной девочке.
В первую минуту Виктор рассердился на Тоню за опасную задержку, но в этой нарядной девушке с плачущим ребенком на руках было что-то необыкновенно привлекательное, материнское, и Виктор невольно залюбовался ею. А позже он узнал, что именно Тоне, помимо прочих обязанностей, подпольная группа поручила заботу о детях погибших.
В другой раз Тоня расспрашивала Виктора о его семье. Его старший брат-пограничник пропал без вести в первую неделю войны, и Виктор винил родителей в том, что у него нет больше ни братьев, ни сестер. Тоня не только с жаром согласилась с ним, ее глаза лучились каким-то особым влажным светом, когда она вдруг сказала:
— А ты знаешь, что значит слово «семья»? Я у всех спрашивала, никто не знает, а я докопалась. Это значит семь «я», то есть сам седьмой, — отец, мать и пятеро детей. Понимаешь, не один, не два, не три ребенка, а пятеро, вот что такое семья. Наверно, это было нормой у древних славян, и они придумали это слово «семья».
О древних славянах Виктор имел смутное представление, но любовь Тони к детям казалась ему самой замечательной ее чертой. И то, что он хотел ей сказать, имело прямое отношение к этому. Но как приступить к такому разговору?
— Знаешь, Тоня, — выговорил он, наконец, и запнулся, потом выпалил, словно кидаясь головой в омут: — У нас, понятно, будут и свои дети…
— У кого это у нас? — испуганно перебила его Тоня.
— У нас с тобой, понятно!
Тоня облегченно вздохнула и высвободила руки. Ох, как она испугалась, а ведь она просто не поняла его. Но пусть и он помучается за ее испуг!
— Я, кажется, товарищ Боровик, еще не давала согласия быть вашей женой!?
Виктору стало душно, он рванул ворот рубашки, пуговица отлетела на пол. Потом сказал:
— Тоня, не шути!
Девушка засмеялась тихо, удовлетворенно.
— Ага, испугался! То-то!
— Я так часто думаю об этом, — нерешительно произнес Виктор, и его робкий голос странно противоречил всему облику этого темноволосого богатыря с выбритым до синевы смуглым горбоносым лицом.
Девушка с укором вскинула на него глаза. Эх ты, чубчик лихой! Смелости у тебя хоть отбавляй, а слов ласковых не нашлось! Разве она так представляла себе эту минуту! Ей стало грустно.
— Ты еще ни разу не сказал, что любишь меня!
— Да я для тебя жизни не пожалею! — горячо и в то же время виновато сказал он, не решаясь снова взять ее за руки.