Золотые коронки (Гринин) - страница 37
— Это я знаю, Витя, — вздохнула девушка, думая о своем. Что поделаешь, он не романтик, но, говорят, такие люди надежней…
Виктор забеспокоился. В любую минуту мог вернуться доктор. Пора уходить, а он так и не сказал еще ничего. Он осторожно положил руки ей на плечи и снова спросил о том, что так волновало его.
Тоня прижалась к нему.
— Глупый, об этом говорят потом…
И от ее слов, и от того, как доверчиво она спрятала голову на его широкой груди, горячая волна нежности затопила душу Виктора. От этого незнакомого ему небывалого чувства он весь затрепетал, ему захотелось запеть во весь голос. Он обнял девушку тяжелыми сильными руками и притронулся губами к ее лбу, прорезанному у переносицы еле заметной морщинкой. Ее полураскрытые пунцовые губы были совсем близко, но он не осмелился поцеловать их.
— Любимая! — прошептал он и, удивившись своей решительности, медленно повторил: — Любимая! Вот я и произнес это слово, а все время боялся!
— А я так ждала! — еле слышно вымолвила Тоня, и Виктор сильнее прижал ее к себе.
С минуту они стояли безмолвно, потрясенные впервые испытанным чувством такой близости. Они забыли об окружающем, о том, что сейчас расстанутся, что, может быть, никогда снова не встретятся. Они прислушивались к биению сердец; ощущение необычайной полноты, радости жизни переполняло их в этот миг.
Виктор первый опомнился. Он разжал руки и сказал то, ради чего затеял этот счастливо окончившийся разговор:
— Тон я, если не удастся спасти Марусю Осетрову, давай после победы усыновим ее детей. Доктор говорит, у нее сын и дочь.
Повлажневшие Тонины глаза без слов сказали Виктору, как она оценила его порыв.
— Их надо вырастить настоящими людьми, как Сергей Иванович!
Тоня кивнула головой и тихо сказала:
— Мама, если жива будет, поможет нам…
Застав Виктора с Тоней о кабинете, Рябинин рассердился. Но когда они ушли в его библиотеку, где был потайной лаз в подпол с подземным выходом на другую улицу, он промолвил вслед:
— Эх, голуби, голуби!
Он перевел взгляд на портрет молодой сестры милосердия, висевший над пианино, и, как всегда в минуты раздумья, обратился мысленно к жене: «Им хочется счастья. Под Царицыном и Перекопом были смерть, горе, разрушения. А мы с тобой, Леночка, тоже думали о счастье… Жизнь требует своего, ее течения не остановишь!»
Недолгое счастье принесла ему Лена. Но было оно таким острым, таким сильным, что хватило его Рябинину на всю жизнь. На его пути встречались славные женщины, но он и помыслить не мог, что какая-то из них займет место Лены. И теперь, на склоне лет, он жалел не об утерянных возможностях нового счастья, а лишь об одной ошибке прошлого. В огне боев он согласился с Леной: ребенок станет им помехой на войне. Ему было за тридцать, а поступил он как самонадеянный юнец! Своим одиночеством он сполна заплатил за глупость молодости.