— Какая? — Барон поставил ногу на стул и натягивал перчатки; услышав ответ, он захохотал: — Как? «Собаке — собачья смерть!» Это я помню, да, в сборнике пословиц. О, русские пословицы очень меткие. — Он покровительственно похлопал Рябинина по плечу. — Не волнуйтесь, мы не дадим вам умереть такой смертью…
Барон улыбался, но его надменные глаза излучали холодный свет. Они не обещали жалости, если случится отправить бургомистра в гестапо. Рябинин пошевелил пальцами. Кисти рук у него были пухлые, подагрические, поросшие черными, не поседевшими волосами, а пальцы короткие, толстые. Интересно, достанет в них силы, чтобы сдавить намертво горло барону?
— Между прочим, господин барон, в городе уже сколько дней нет хлеба. Нас это очень беспокоит.
— Мы не снабжаем Россию хлебом, — стирая улыбку, сухо сказал барон. — А вы беспокойтесь, чтобы не было листовок.
В прихожей раздался еще звонок. Послышались шаги Тони, потом уверенный женский голос: «Доктор Рябинин принимает?» И голос Тони: «Доктор занят, присядьте, я узнаю».
Когда Тоня спросила, примет ли доктор еще пациентку, барон заинтересовался. Рябинин показал на часы: его ждали в управе.
— Успеете, — пренебрежительно бросил барон.
Рябинин не стал спорить и пригласил даму в кабинет.
Голубое платье с синей аппликацией у плеча открывало высокую нежную шею Галины. В руках она держала крохотную сумочку. Барон восторженно вскинул брови. Пепельные завитки волос упали на лоб, когда Галина слегка склонила красивую голову. Она поздоровалась с Рябининым, потом с офицером по-немецки. Она шла по комнате и говорила, будто встретила старого друга:
— Подумать, доктор, у вас тут все, как пятнадцать лет назад. И та же Аленушка, и грачи прилетели. И эта грустная сестра милосердия! Словно ничего в мире не изменилось за эти ужасные годы. В ваших стенах кажется, что и войны нет. И вы в такой же шапочке! — Она подошла к бормашине и дотронулась до ее гибкого чешуйчатого хобота. — Ах, как я боялась тогда этого чудовища!
— Простите, мадам, — стесненно сказал Рябинин. — Я что-то не помню вас в числе своих пациентов.
Галина звонко рассмеялась.
— Где же вам помнить! Мне было семь лет, и вы лечили мои молочные зубы.
Барону надоела роль свидетеля. Он успевал следить за русской речью настолько, чтобы понять, что эта дама игнорирует его присутствие. При других обстоятельствах он сразу оборвал бы эту болтовню. Но дама была красива и элегантна. Он сумел бы составить несколько любезных фраз по-русски, но понимал, что человек, коверкающий чужой язык, всегда смешон, а барон боялся быть смешным. Незнакомка приветствовала его по-немецки без малейшего акцента, может ее познания шире этой стереотипной фразы. Барон воздержался от резкости и сказал Рябинину по-немецки: