Было четверть третьего ночи, когда «виллис» уехал в Ростов. Майор бережно поправил ноющую руку на груди и твердыми шагами пошел в комнату дежурной опергруппы. Трое бойцов и сержант азартно забивали «козла» на крашеном ларе. Старшина поставил на «попа» цинковый патронный ящик и тихо щипал струны гитары. Еще один сержант, стоя на коленках у лавки, самозабвенно царапал карандашом письмо.
Старшина подал команду, и все они приветствовали начальника, стоя навытяжку, подтянутые, отмеченные неуловимым для непосвященного глаза налетом щегольства, которым отличаются бывалые солдаты. Майор пробежал взглядом по молодым сосредоточенным лицам. Он хорошо знал своих людей. Он никого не брал с пересыльного пункта или из маршевых рот. За каждого из них он выдержал целые битвы с командирами разведвзводов и рот, не желавших отдавать лучших охотников за «языками».
— Сержант Осадчий, сержант Рыскулов, рядовой Сосницкий, — назвал майор.
Круглолицый, со шрамом, вздернувшим верхнюю губу над литой кукурузной подковкой зубов, сибиряк Осадчий и черноволосый смуглый казах Рыскулов почти одновременно сняли с пирамидки свои автоматы.
— Отставить! — сказал майор. — Без автоматов…
На улице майор удивился перемене погоды. С вечера было тихо и звездно. Теперь порывистый западный ветер швырял пыль в лицо. Небо сплошь затянулось тучами, тьма была густая, чернильная. Но чутье фронтовика позволяло майору ориентироваться.
Он не оглядывался, его люди, привыкшие к ночным операциям, шли за ним шаг в шаг. Свернув в переулок, майор миновал две хаты и вошел в калитку фруктового сада, наполненного свистом ветра, скрипом веток, шелестом листьев. Голос из темноты окликнул:
— Стой! Кто идет?
Майор сказал пароль и подошел к большой крытой автомашине, вкопанной в землю. Он шепнул несколько слов Осадчему и поднялся по лестничке в машину. Здесь было светло и уютно. За столом, на котором высилась блестевшая множеством ручек рация, склонилась чернокудрая голова Маринки, перехваченная ободком наушников. Сбоку были разложены для гадания игральные карты. «Вот бы Сотникову картину написать «Сержант Смирнова на боевом посту!» — подумал майор и улыбнулся: — безыдейщиной назовут, мистикой!»
Маринка принимала большую радиограмму. Все новые группы цифр на бланке разделялись черточками. Майор слышал звонкий с присвистом однообразный напев морзянки в наушниках. С кем Маринка держит связь? Вот бы на панели рации на круглом экранчике появилось изображение того радиста! Майор еще до финской войны читал в иностранных журналах о телевидении, и с той поры оно было его заветной мечтой. Он не забывал свою мирную профессию, он знал все типы наших раций. Он не жалел времени, знакомясь со схемами и конструкциями трофейных раций, но в глубине души чувствовал, что ему уже не вернуться к любимому делу.