— Уходи от них! — сурово сказал Семен. — Сейчас же! Если хочешь, чтоб я поверил… Слышишь? Идем со мной в армию!
— Нет! Нет, нет и нет! — овладевая собой, твердо сказала Галина, и глаза ее выразили нескрываемое презрение. — Не пойду! Я хотела — теперь ни за что! Можешь уходить!
Она повернулась навстречу вошедшим в кабинет Рябинину и Виктору.
— Галина Григорьевна, вы не ошиблись, — сказал Рябинин. — Им что-то известно. Нам предстоит важное, опасное дело. Командующий армией обратился к нам с просьбой, вот приказ нашего штаба. Сейчас обсудим план операции…
Два четких шага, взгляд на Семена, и еще шаг.
— Я готова, доктор!
Мысли Семена завихрились. Командующий армией?! Приказ?! Это невозможно, и это было так, он слышал сам.
— А вас, Семен Михайлович, — сказал Рябинин, — мы ночью переправим на ту сторону.
— Одного? Без нее? — Семен подошел к жене и крепко взял ее за руку. — А она здесь?.. Я тоже останусь с вами!
— Нет, сержант!
— Вы не верите мне?
— Почему? Не сомневаюсь: вы стойкий боец в строю, рядом с танками и артиллерией… — Рябинин не мог отказать себе в иронии. — А для комариных укусов нужны другие люди…
— Я не знал, что вы для армии… — проговорил Семен, теряя надежду.
— Доктор, разрешите ему остаться, — тихо сказала Галина. — Мне будет легче.
За стеклами очков в уголках глаз Рябинина собрались морщинки. Он помедлил.
— Ваше мнение, Виктор.
— Я против…
I
Су-мер-ки ти-хо спу-ска-а-а-лись,
Тра-ля ля-ля-ля ля-ля-а-а-ля…
Сумерки наступали совсем не так тихо. На востоке въедливо ворчали пушки. В порту и на станции до полудня рвались снаряды в горящих пакгаузах, а под вечер советские самолеты второй раз летали над городом. Однако лейтенант Павлюк чувствовал себя на редкость хорошо и мурлыкал под нос полузабытую песенку.
Два солдата комендантского патруля, шагавшие вниз по Артемовской, решили, что высокий лейтенант с увесистым свертком под мышкой, уже хватил шнапса, но по уставу широко развернули плечи и сильнее застучали сапогами по мостовой.
Павлюк свернул на Садовую. После восьми вечера хождение по улицам без пропуска каралось смертной казнью, и у колонки не было ни души. Но его окликнул женский голос:
— Забываете старых друзей, герр лейтенант! Идете мимо и даже не заглянули!
Павлюк сделал вольт налево и воскликнул:
— А, Ефросинья Даниловна! Пардон, Фросенька, тысяча извинений, дорогая!
Очередной Фроськин возлюбленный — фельдфебель роты тяжелых танков — вчера отбыл на передовую. Части гарнизона одна за другой отправлялись на фронт, и Фроське все труднее было находить щедрых посетителей своего веселого дома. Томимая скукой и предчувствием плохих перемен, она вышла за калитку и остановила Павлюка, надеясь снова завлечь его к себе.