— Знаю, знаю, ты всегда была тактична. Ты всегда помнишь, кто чем занимается и чем интересуется. И даже если ты не имеешь ни малейшего понятия, о чем речь, то все равно проявляешь заинтересованность. Я тебе как-то рассказывал о новом военно-морском оружии, и ты, должно быть, чуть не умерла от скуки, но слушала с таким живым интересом, будто как раз об этом мечтала услышать всю свою жизнь.
— Ты говоришь, что я тактичная женщина и умею слушать, но ведь я никогда не блистала умом.
— Ну ладно, я хотел бы узнать немного побольше о том, что говорил Робби о проекте Б.
— Он сказал… Знаешь, я затрудняюсь припомнить.
Он упомянул о нем после одной из операций, которые они проводили на человеческом мозге. Речь шла о больных с подавленной психикой, пребывавших постоянно в депрессивном состоянии и предрасположенных к самоубийству. Такие вещи обычно обсуждались в связи с Фрейдом. И он сказал, что побочные эффекты этой операции были ужасны. То есть пациенты ощущали себя счастливыми, были покладистыми и общительными, не испытывали беспокойства и не помышляли о самоубийстве, но они… но они становились чрезмерно спокойными, совершенно не думали о возможной опасности, попросту не замечали ее, поэтому попадали под машину, с ними случались другие неприятности в таком же роде. Я выражаюсь сумбурно, но ты ведь понимаешь, что я имею в виду? Во всяком случае, он сказал, что ему кажется, с проектом Б будут проблемы.
— А поподробнее он не объяснил?
— Он сказал, что я заронила ему в голову эту мысль, — неожиданно добавила леди Матильда.
— Что? Ты хочешь сказать, что такой крупный ученый, как Робби, действительно сказал тебе, что ты заронила какую-то мысль в его ученую голову? Ты же и представления не имеешь о науке!
— Конечно не имею. Но я обычно пытаюсь придать рассуждениям людей немного здравого смысла. Чем они умнее, тем меньше у них здравого смысла. Правда, я не имею в виду тех, кто придумал такие простые штуки типа перфорации на почтовых марках, или этого Адама, или как там его звали, да, Макадама в Америке, который покрыл дороги чем-то черным, чтобы фермеры могли вывезти свой урожай на побережье и заработать побольше денег. От таких людей гораздо больше пользы, чем от всех великих ученых. Ученые способны придумывать только то, что может погубить человечество. Вот что-то в этом роде я и сказала Робби. Конечно, очень деликатно, вроде бы в шутку. Он как раз рассказывал мне про какие-то чудесные изобретения для бактериологической войны, про биологические эксперименты и про то, что можно сделать из нерожденных младенцев, если вовремя их получить. А еще он говорил о каких-то необычайно мерзких газах и что, мол, люди поступают глупо, протестуя против ядерных бомб, потому что эти бомбы — просто милые игрушки по сравнению с некоторыми другими штуками, которые были изобретены позже. Так вот, я сказала, что было бы гораздо полезнее, если бы Робби или кто-нибудь другой, такой же умный, как Робби, придумал что-нибудь действительно разумное. И он поглядел на меня с таким, знаешь, огоньком в глазах, который у него иногда появляется, и сказал: «А что бы ты сочла разумным?» — а я ответила: «Ну, вместо того чтобы изобретать все эти бактериологические штуки, и эти противные газы, и все прочее, почему бы тебе не придумать что-нибудь такое, что сделало бы людей счастливыми?» Я сказала, что вряд ли это окажется для него труднее. Я сказала: «Ты говорил о той операции, когда то ли из передней, то ли из задней части мозга вынимают кусочек и это очень меняет характер человека. Он становится совсем другим, он больше не тревожится и не стремится к самоубийству. Но если человека можно так изменить, просто взяв у него кусочек кости, мышцы или нерва или вынув у него железу и пришив ему еще одну, то почему бы не изобрести что-нибудь такое, чтобы сделать человека милым или хотя бы сонным? Например, не с помощью снотворного, а каким-то другим путем ты побуждаешь человека сесть в кресло и погрузиться в приятный сон.