– А как он сказал? – почему-то робко спросила Катя, отрывая взгляд от пуговицы и глядя на Турецкого снизу вверх.
Александр Борисович слегка удивился вопросу, но вспомнил, что передавал Кате свой разговор с Антоном не дословно, а лишь в общих чертах. Об ульях, о том, что пчелки погибнут… О том, что их жалко…
– Нет, – нетерпеливо спросила Катя. – Как он это сказал? Какие улья?
– Погодите, сейчас вспомню… постараюсь… Да, я его спросил: «Пчел жалко?» А он ответил так: «Чего жалеть… Их там уже давно нет. Погибли, наверное, без хозяина. Да и ульи уже… совсем старые, на дрова годные». Кажется, он так сказал. «Я их, мол, менять собирался, да руки так и не дошли». Я сказал: «Выйдете, новые купите. Или все-таки жалко?» И он два раза, почти незаметно, отрицательно качнул головой, как если бы сказал «нет». В смысле, думаю, не жалко. Вот, собственно, и весь наш разговор. Кроме чисто служебной информации о расследовании и защите осужденного, с чего мы начали и чем закончили встречу. Говорит вам это о чем-нибудь, Катюша?
Она задумалась, потом глаза ее вдруг блеснули.
– Значит, он сказал: «На дрова годные?» Так?
– Ну, вроде того, не могу повторить дословно, но смысл такой.
– Пойдемте, – она решительно поднялась, потом обратила внимание на рубашку, которую держала в руках, улыбнулась и села. – Сейчас закончу.
Наконец, он надел рубашку, застегнулся, поблагодарил и посмотрел вопросительно. Катя снова встала и жестом позвала его за собой.
Как во всех станичных домах, и у нее была пристройка к дому и поодаль небольшой сарайчик, где, вероятно, держали все ненужное – на всякий случай. Сарай был старый, щелястый, и осматривать его можно было, даже не включая фонарик. В одном из углов, на расколотых и сложенных в штабель дровах – скорее, высушенных палках, ветках и прочем мусоре, который еще способен гореть, лежали старые доски. Как сразу понял Турецкий, это были разобранные – опять-таки на дрова – старые и пришедшие в полную негодность стенки ульев. Катя подошла поближе и предложила:
– Вот, поищите здесь, Александр Борисович, он, бывало, наведывался сюда. Старье складывал ненужное, что еще гореть может, а к делу приспособить нельзя. Хлам, одним словом. Эти доски он чинить не собирался, дровами называл, хотя и в печку кидать не торопился, у нас же с лесом непросто, знаете…
И Турецкий неожиданно почувствовал странное облегчение, словно решилась сложная задачка. Он подошел к доскам, снял их со штабеля по одной, потом немного поворошил дровишки и вытащил старую брезентовую сумку. Катя почти с испугом смотрела на него.