ВТОРОЕ. Экспертиза по «газели» доказала умышленный вывод из строя тормозной системы. Схема обычная: ослабление штуцера тормозной трубки и постепенное вытекание при движении тормозной жидкости. Водитель Мещеринов активно шел в больнице на поправку. Общение с ним не дало никаких зацепок: в ночь, когда повредили тормоза, потерпевший спал как сурок. Соседи тоже ничего не видели и не слышали. Здесь тупик полный.
Поставив на стол горчицу и нарезав хлеба, Быстров выгрузил на любимую плоскую тарелку с «кружевными» краями длинные сосиски. Их сиротливый вид толкнул следователя к холодильнику – вдруг хоть капуста квашеная осталась? Увы, съедена. И даже банка вон мытая на сушке. Зато – ура! – пара огурцов маринованных болтается в рассоле. Ну, уже кое-что. А хлеб можно маслом намазать. Для сытности. И кофе с курабье. Ну, настоящее пиршество. С монастырским столом не сравнить, но уж, чем богаты, как говорится. Сергей Георгиевич принялся за румяные сосиски.
ТРЕТЬЕ. В эти минуты Витя Поплавский, примкнувший к московской опергруппе, едет с едва оклемавшимся Шатовым к предполагаемому дому убийцы. Шатов утверждает, что запомнил и дорогу, и дом. Ну, здесь хоть что-то.
На третьем печенье и второй чашке кофе позвонил Влад.
– Если только сухой остаток, господин следователь, – в своей ворчливой манерке заговорил Загорайло, – то имя убийцы, согласно показаниям Анастасии Красновой, – Арина. Фамилия отсутствует. Если нужны подробности, то их сейчас не будет. По-любому. Нет ни времени, ни смысла. Указания есть?
Вот и работай с таким. Давай указания, чтоб он посмеялся глупости следака, талдычащего очевидное.
– Влад, думаю, ты и сам с информацией по Арине справишься, – попытался дипломатично вывернуться Быстров.
Влад сокрушенно вздохнул:
– О да, мин херц.
– Не выражайся, – засмеялся Сергей Георгиевич, прекрасно зная, что Загорайло наизнанку вывернется, чтоб все вызнать про эту «ведьму» по имени Арина.
Саша Шатов прекрасно помнил и улицу, и дом «ведьмы», у которой оказалось такое милое, домашнее имя – Арина. Злость придавала ему сил, хотя «потерпевший» был все еще бледный и вялый. Не помня этажа и номера квартиры, он вместе с московской опергруппой и примкнувшим к ним голоднинским уполномоченным Витей Поплавским поднимался с этажа на этаж шестнадцатиэтажки. Впереди всех порхал маленький шустрый Виктор, с тонкими усиками, острым носом, глазками-щелочками. У этого живчика было трое отпрысков, а четвертый вот-вот должен был появиться на свет. Поплавского зацепило «монастырское» дело, так как его набожная жена частенько водила детей на причастие в эм-ский храм. Подчас к ним присоединялся и отец семейства. К храму и вере Виктор относился почтительно, и потому убийство монахинь и православной продавщицы воспринимал как неслыханное кощунство. Дошагав до пятнадцатого этажа, отдувающийся, взмокший Шатов решительно махнул в сторону бордовой двери: