— Десять. Десять серебряных шиллингов за два замка, — закивал, улыбаясь, кузнец. — Понял, да?
Немой вновь замычал и отрицательно покачал головой. Вновь показал пальцы. Четыре на левой руке и столько же — на правой.
— Восемь? Ну, нет, братец. Ты посмотри, какие замки-то! Надежные, никто не откроет! Девять монет — за оба. И не мычи, больше не уступлю.
Махнув рукой, немой отошел. Походил по рынку еще — Ульва заинтересованно таскался сзади, — снова подошел к замкам…
В общем, согласился-таки на девять шиллингов. Зверовато оглянувшись по сторонам, достал кожаный мешочек, развязал, отсчитал девять монет, тщательно послюнявив пальцы. Десятую засунул в рот, а замки с ключами, аккуратно завернув в тряпицу, сунул в заплечный мешок.
Интересно, зачем этакому мытарю замки? И еще интересней — откуда у него серебришко?
Ульва был страшно заинтригован, так и шлялся по рынку за немым, хоть не за тем пришел — хотел среди старых знакомцев потолкаться, новости послушать. Вон они, знакомцы-то, тишком-молчком продают простофиле кэрлу крашеную лошадь. Лошаденка-то, видно, старовата… то есть как раз этого и не видно — зря, что ли, дубовым корьем покрасили, — ишь, шерсть-то как блестит, грива расчесана волосок к волоску, не коняга, а загляденье. А кэрл вроде не такой уж и простак — полез-таки лошаденке в зубы, так ведь и продавцы не одну луковую похлебку хлебали — мелом зубы подчистили, а где и подклеили рыбьим клеем — поди-ка расшатай! Да, видно, не вызвали подозрения зубы. Впрочем, где же немой?
Ульва быстро прошерстил взглядом заметно поредевшую к вечеру толпу. Ну вот он, мужичага, свернул на йоркскую дорогу. Не на коне едет, на своих двоих, пешедралом чешет, видать, не особо и далеко.
Выйдя за городскую стену, немой оглянулся — Ульва тут же опустил голову и затерялся среди возвращающихся с рынка крестьян — и быстро свернул в небольшую кленовую рощицу, что тянулась мили на три к югу. Роща вскоре сменилась орешником, затем пошли какие-то луга, овраги, можжевельник, потом тропинка, словно резвая лошаденка, взлетела на некрутой холм и, повернув налево, юркнула в каменные ворота шикарной загородной виллы. То есть шикарной вилла казалась лишь издали, стоило подойти ближе, как становилась хорошо видной и облетевшая штукатурка, обнажавшая расшатанную кладку, и просевший кое-где фундамент, и какие-то одиноко стоящие за оградой колонны, напрочь лишенные крыши. Все это псевдовеликолепие густо заросло колючим кустарником, крапивой и чертополохом пополам с репейником — видно было, что этими старинными развалинами пользуются достаточно редко. Но все-таки пользуются, — подобравшись ближе, Ульва забрался на каменную ограду и тут же замер, распластавшись на ней в самой нелепой позе. Хорошо, что его скрыли деревья, а то непрошеного гостя быстро бы заметили двое вооруженных короткими мечами людей, лениво сидевших на рассохшейся деревянной скамье напротив каких-то развалин и коротающих время за игрой в кости. Рядом с ними в траве небрежно лежали рогатины. Собственно, изнутри эта заброшенная, наверное, еще с римских времен усадьба выглядела еще хуже, чем снаружи — там внутренняя убогость скрывалась высокой оградой. Кроме непокрытых крышей колонн — остатков когда-то великолепного беломраморного портика, — никаких других зданий в прямой видимости не наблюдалось — кругом одни развалины — если не считать низкого, приземистого строения, белевшего в глубине сада… вернее, бывшего сада, а теперь уже, наверное, леса. Впрочем, и это здание тоже напоминало развалины. Только имело вполне крепкую дверь из толстых дубовых досок, обитую снаружи широкими железными полосами. Ага… вот и крепления для замка. Интересно, а куда они приспособят второй? К наружным воротам? Зачем? Ведь через ограду легко перелезет любой мальчишка. Ульва потихоньку перебрался на дерево — определенно яблоня, только вполне одичавшая, ага, вот и яблоки, мелкие и отвратительно кислые даже на вид. Впрочем, из таких-то вот яблок и получается совсем не дурной сидр.