Но почему-то мне жалко эту новоиспеченную вдову. Она решила посвятить себя дому, заботе о муже, возможно, хотела завести детей. Радовалась тому, что сделала верный выбор. А теперь весь мир для нее рухнул. И она оказалась одна в свои тридцать с небольшим. Знаем, плавали.
У меня-то, по крайней мере, есть работа. А у нее не осталось ничего. Ни друзей, которые могли бы ее утешить (в доме даже не стоит ни одного букета). Ни семьи.
— Вам известно что-нибудь о том, с какой целью он мне писал? — спрашиваю я. — Что он хо тел мне рассказать? Или, может, зная о том, что я следственный репортер, он хотел, чтобы я… провела какое-нибудь расследование?
Должно быть, она сейчас в полном раздрае. Возможно, мне удастся как-нибудь сблизиться с ней.
Мэлани закатывает рукава тонкого кашемирового свитера и теребит ремешок часов.
— Я не знаю, Чарли, я правда не знаю. — Мэлани пожимает плечами и, посмотрев на входную дверь, снова переводит взгляд на меня. — Вы могли… удалить его письмо, не прочитав его, — могло так случиться?
Я отчаянно пытаюсь изобрести подобающее оправдание, но Мэлани прерывает растущее напряжение.
— Ладно, — произносит она едва ли не шепотом. — Это не имеет значения.
Вот и вся помощь. Теперь Мэлани думает, что я неуважительно обошлась с ее мужем, даже не потрудившись ответить на его имейл, а значит, по ее мнению, в его смерти есть доля и моей вины. С другой стороны, как неотвеченное письмо может послужить причиной автомобильной аварии? Я мысленно топаю ногой. И вдруг, откуда ни возьмись, приходит спасение.
С громким лаем терьер бросается к передней двери. Мы с Мэлани подходим к лестничной площадке и выглядываем в окно: у дома остановилось два белых фургона с логотипами шестого и тринадцатого каналов. Многочисленные фотографы, репортеры вперемешку с камерами и микрофонами высыпают на подъездную дорожку, ведущую к дому Мэлани. Ворота распахиваются, и вот уже гравий хрустит под ногами у ватаги телевизионщиков, приближающихся к крыльцу.
Удивление на лице у Мэлани постепенно сменяется тревогой, и она делает пару шагов в глубь дома. Одной рукой женщина в ужасе прикрывает рот, другой опирается о поручень лестницы, ведущей на второй этаж. В эту минуту она напоминает мне деву-воительницу, запертую в замке, который обступает неприятель.
— Знаете, Мэлани, — говорю я в надежде, что она не угадает мои потаенные мотивы, — вам ведь не обязательно разговаривать с этими людьми. Просто поднимайтесь на второй этаж и не открывайте дверь. Я проверю почту, как только вернусь на станцию, и сразу позвоню вам.