Джоанна Аларика (Слепухин) - страница 161

«В истории каждого народа есть свои темные и светлые страницы, есть дни, которые отмечают праздниками, и даты, которые вспоминают со стыдом и негодованием. В историю обеих Америк, как День Позора, войдет 18 июня — день, когда моя родина, безоружная республика с трехмиллионным населением, подверглась военно-дипломатической агрессии со стороны Соединенных Штатов — страны, потенциал которой дает ей возможность не только диктовать свою волю половине населения земного шара, но и открыто добиваться глобального приоритета.

В дни, когда пишутся эти строки, Гватемала как суверенное государство больше не существует. На ее территории, именем демократии отданная во власть предателям и уголовным преступникам, лежит бесправная колония Империи Доллара. Рабство вместо национального суверенитета, произвол и террор вместо законности — вот первые плоды «освобождения» Гватемалы, проведенного общими усилиями Объединенной фруктовой компании, государственного департамента и Пентагона…»

Через час Джоанна отложила карандаш и пошевелила онемевшими пальцами. Писать карандашом всегда труднее, чем чернилами, а она вообще никогда ничего не писала от руки, по привычке отстукивая на машинке даже коротенькие записки подругам. С сожалением вспомнив свой бесшумный ремингтон, купленный в Нью-Йорке перед самым отъездом, Джоанна помахала в воздухе кистью руки и снова взялась за карандаш.

Она писала почти без помарок, лишь изредка заменяя одно слово другим или что-нибудь вычеркивая. Исписав половину тетрадки, она перечитала написанное и решила сделать передышку; последние фразы шли уже не так гладко, нужно было отдохнуть и хорошо обдумать дальнейший текст.

Спрятав тетрадку в карман, она поднялась из-за парты и прошла в маленькую комнатку без окон, где накануне устроила себе постель из охапки наломанных в школьном саду веток. В последнее время ее все чаще начинало клонить днем ко сну от недоедания и усталости. Вытянувшись и закрыв глаза, Джоанна начала думать о своей статье и скоро уснула.

Проснулась она в четыре часа. Голод сделался совсем нестерпимым. Нужно было что-то предпринимать: или идти в Халапу, чтобы попытаться продать часы, или попробовать добыть съестного здесь. Ей пришло в голову, что она еще не была в центре поселка; если здесь есть даже школа, то должны быть и лавки; возможно, часы кого-либо заинтересуют.

Выбравшись из школьного сада через пролом в изгороди, Джоанна огляделась и быстро пошла по безлюдной уличке, стараясь держаться непринужденно. Ее предположения оказались верными: выйдя на площадь, она сразу увидела лавку — одну из тех «боличес», где торгуют решительно всем, от спиртных напитков распивочно и навынос до рабочей одежды и несложных земледельческих орудий — мотыг, лопат и мачете.