Уже тогда, сложив картину случившегося в аптеке Шауля из горячечного бормотания Миранды – приходя в сознание, старуха отказывалась говорить о пожаре или твердила о каких-то тенях, – уже тогда девушка поняла, что надо молчать и ждать. Ни слова Иенсу. Иенс ведь словно порох, тронешь – взорвется. И он так любил Шауля. Он непременно кинулся бы восстанавливать справедливость и только погиб бы напрасно. Нет, надо ждать и молчать. Слуга Королевы в Городе. Когда-нибудь их с Гердой пути пересекутся, и вот тогда… Девушка специально напросилась с Иенсом в катакомбы, хотя тот ворчал и долго не хотел брать ее с собой, и там у какого-то пьяного в доску борца за лучшее будущее она вытащила из кармана маленький пистолет и хорошо, очень хорошо спрятала. Сердце ее в тот день пело. Иенс не пострадает. Вообще больше никому не придется страдать. Только бабушка так и не дождется ее. Герда не сумеет выполнить бабушкино поручение, и это, конечно, плохо. Но может, и не стоит возвращать в Долину вырвавшегося на вольный свет мальчишку. Может, Джейкобу хорошо где-нибудь вдали от всей этой мерзости, думала Герда. Может, он, как и говорил много раз, ушел с Караванщиками. Джейкоб далеко-далеко и никогда не увидит и не узнает, что за горькая судьба постигла его маленькую подружку… Как она ошибалась!
В декабре Иенс прихварывал – то горло красное, то из носа течет. А тут, как назло, случилась оттепель, затем опять подморозило. Иенс ушел на завод в легком пальтишке и ботинках на тонкой подошве. К вечеру повалил снег, и Герда, связав узлом теплые вещи, прихватив галоши и шерстяной шарф, распахнула дверь, ступила в усиливающуюся метель. Она брела через Ржавый рынок, обходя опустевшие прилавки и выныривающие из снежного крошева страшноватые фигуры – руки в карманах, к губе прилипла цигарка, на глаза надвинута кепка. Мимо профырчал грузовик с красной, ярко пылающей буквой «P» на борту, обдал вонью и паром, и под брезентом кузова почудилась Герде белая неживая рука. Девушка испуганно шарахнулась. В Пятом Округе началась эпидемия тифа, тела свозили за город и там хоронили в огромных, засыпанных известью ямах. Упаси Святой Пустынник… Сверху ехидно каркнуло, в мокром тумане и тающем снегу хлопнуло вороньими крыльями, упало на плечо Герды белое перо. Девушка сжала узелок покрепче и побежала, не глядя на набычившиеся лица зданий и плоские лица пешеходов, мертвые в синеватом свете фонарей. Побежала мимо скучных подъездов пристутственных домов, мимо жалких, съежившихся скверов, мимо пересекающихся рельсов узкоколеек и вагонеток, везущих заводские грузы, мимо фабричных заборов, опутанных сверху колючей проволокой, мимо истлевшего гриба Старого цирка, мимо пустырей, заросших дурной травой, мимо ярких искр и вони сварки – строили новую причальную мачту для дирижаблей. Побежала, разбрызгивая вязкую, липнущую к ботинкам грязь, и, задыхающаяся, остановилась только у проходной завода, где работал Иенс.