Маймонид кивнул. Как он мог забыть? Однако раввин вдруг почувствовал, что султан уже разговаривает не с ним. Он как будто обращается к кому-то невидимому.
Саладин подъехал к крепкой пальме, растущей у колодца в предместье Аскалона. Из домов стали выходить горожане, вероятно полагая, что приехали торговцы, направляющиеся в Египет. Купцы, чья деятельность была источником жизненных сил города, знали, что предельная любезность привлекает людей в их город. Любопытные зрители, большей частью дети в ярких хламидах или женщины в черных бедуинских косынках, похоже, даже не подозревали, что сегодняшние гости не простые торговцы глиняной утварью. Скорее всего, им никогда прежде не доводилось видеть султана, да они бы и не поверили, что такая царственная особа снизойдет до того, чтобы посетить их крошечный, отдаленный городок. И уж совсем не подозревали люди, что по зеленым ухоженным улочкам оазиса скачет сама судьба мира.
Саладин спешился и опустился на колени у пальмы, словно в молитве. «Нет, — подумал Маймонид, — не в молитве. Как будто воскрешая нежные воспоминания».
— Под этим деревом я впервые полюбил женщину, — признался Саладин, поглаживая шершавой рукой толстый ствол, как если бы ласкал ту возлюбленную, о которой говорил. — Мне было четырнадцать. Как бы я хотел вернуть то время! Хотел, чтобы те мгновения длились вечно! Увы, все в мире заканчивается.
Маймонида кольнуло ужасное предчувствие. Он обвел взором любопытных жителей. Дети смеялись над странным поведением гостя. Некоторые женщины затолкали детей назад в дом, явно побаиваясь намерений безумного гостя и его до зубов вооруженной свиты.
О, мой Бог! Бедные люди… Маймонид почувствовал, как холодок, сжимавший желудок, стал подбираться к сердцу.
— Султан не собирается спасать Аскалон, верно?
Саладин встал и повернулся к пальме спиной. Что-то темное и ужасное сверкнуло в его глазах.
— Я спасу Аскалон, мой друг. Разрушив его.
Из конской упряжи своего жеребца Саладин достал топор. Не говоря ни слова, он повернулся к пальме, которая сохранила воспоминания о его первой ночи любви, и нанес сильный, решительный удар топором.
Воины тут же спешились и стали метаться по городу. Кто-то забегал в дома напуганных жителей и приказывал им выходить на улицу, остальные остались в центре города, высоко держа султанское знамя с изображением орла. Они не бандиты — уверяли воины горожан, когда появились обозленные бедуины и стали размахивать саблями, — но любой, кто встанет у них на пути, будет считаться предателем. А отряд стоящих наизготовку лучников грозил воплотить угрозу в жизнь.