Ричард понимал, что знать поддерживает его притязания на трон большей частью благодаря неустанному лоббированию его интересов вне стен замка. Однажды Генрих гневно заметил, что вереница сплетников, спешащих повидаться с Элеонорой в Шиноне, превратила тюрьму в настоящий базар. И он не ошибся. Шинон и в самом деле превратился в базар, где плелись интриги и постоянно отслеживались планы Генриха относительно королевства. Элеонора была уникальной женщиной, и Ричард ее боготворил. Вероятно, именно поэтому он оставался безразличен к слабому полу: он так и не встретил женщину, которая бы умом и смелостью могла потягаться с его матерью. И вряд ли встретит.
— Благодарю тебя, сын мой, — сказала Элеонора и провела рукой по его рыжим волосам, так похожим на ее собственные, — совсем как в детстве, когда он приносил ей букет свежих цветов, сорванных в дворцовом саду.
— Рад, что ты наконец-то с нами, матушка, — приветствовал ее Ричард. — Слишком давно тебя не было.
Он провел Элеонору к крепко сбитой койке, на которой умирал его отец, и встретился взглядом с Иоанной. Сестра холодно посмотрела на Элеонору и отвернулась, чтобы промокнуть лоб короля. Иоанна никогда не ездила с Ричардом в Шинон, ссылаясь на то, что не хочет иметь ничего общего с их изменницей-матерью. Ричард надеялся, что смерть отца примирит этих двух самых дорогих в его жизни женщин, но понял, что их раны от обиды еще не затянулись. И возможно, никогда не затянутся.
Элеонора, не обращая внимания на дочь, присела у постели старика. Король прерывисто дышал, временами его затрудненное дыхание сменялось лающим кашлем, переходящим в приступы ужасного хрипа. Когда он впадал в забытье, его веки тут же опускались. Однако стоило изгнаннице-жене опуститься рядом с ним, как его глаза сразу распахнулись. Он долго смотрел на нее, словно не верил, что это на самом деле она, а не плод его больного воображения. Генрих в недоумении оглядел королевскую опочивальню. Доктора приказали приглушить свет, поэтому мало что можно было рассмотреть — только голые каменные стены. Со стен сняли все гобелены с эффектными сценами охоты, единорогами и игривыми сатирами, с пола убрали медвежью шкуру. В последние дни Генрих стал еще более аскетичным и, вероятно, еще более безумным, поэтому слуги покорно исполняли его лающие приказы, не задаваясь лишними вопросами. Единственным источником света было лунное сияние, отражающееся от подоконника на восточную стену, и одинокая свеча, которая сейчас догорала на деревянной консоли у его ложа. Слабого пламени свечи оказалось недостаточно, поэтому людей, находящихся в самом центре главной драмы его жизни, окутывали мрачные тени. Король взглянул на облаченную во все черное Иоанну, которая как будто предвещала близкий траур, потом на Ричарда, чье и без того бледное лицо казалось белее мела в этом мерцающем свете свечи. Наконец, он покачал головой в знак смирения.