Мог и не стал? Что же ему помешало?
Снова загадка, ответ на которую надо искать в самой человеческой натуре.
Разве в один день нарождается и крепнет духовная сила человека? Разве дух не мужает с годами, постепенно, а если не мужает, то гаснет, пока не оставит человека? Каждому ли дано меняться, если он того сегодня захочет? Нет, конечно! Иначе все дурные люди, пожелай они, тут же стали бы хорошими, ибо нет меж ними ни одного, кто бы ни разу не раскаивался.
Александра Снопинского часто посещали минуты раскаяния и мучила совесть. В такие минуты он бывал очень несчастен. Ему хотелось стать лучше, чем он есть, но сил для этого не хватало. Праздная жизнь погубила в нем зачатки духовной стойкости, и наносами той жизни, которую он вел, замутились чистые источники чувств и мыслей, он это понимал и мучился.
Александр принадлежал к тем людям, которых называют благопристойными грешниками.
Если вас спросят, что плохого сделал такой человек, вы станете в тупик и не сразу сможете ответить.
Он никого не убил, никого не ограбил, может, даже не пьянствует. Он вполне воспитан, никому не досаждает. Он даже мил и любезен. Но все же ты убежден, что он плохой человек, хотя и благовоспитанный. Он плох тем, что слаб духом; на преступление он не способен, потому что для этого тоже требуется сила, хотя и сила жестокости, но ежедневно он марает себя мелкими грешками и проступками, а стать другим не может.
Благопристойного грешника можно сравнить с мутной водой: наверху гладь, а внизу копошится всякая мерзость; иной раз со дна пробьется на поверхность белая лилия и тут же увянет; иногда золотой луч заглянет в это озерцо, но тут же потускнеет, замутненный серой хлябью. Бурь в таком месте не бывает, одна муть. Испив такой воды, не упадешь замертво, отравленный, но долго тебе будет тошно и противно. Недальновидные люди, проходя мимо такой воды, говорят: «Какое славное и тихое озерцо!..» Это потому, что они не видят мути и копошащихся на дне гадов.
Душа Александра Снопинского была похожа на такое мутное озерцо.
Он постоянно был в разладе с самим собой: то он стремился к добру, то снова погрязал в привычных пороках и слабостях. И чем сильнее было желание подняться, тем унизительнее было падение: это действовало на него раздражающе, но противостоять искушениям он не мог.
Вся его жизнь превратилась в сплошное раскаяние, вернее — в целый поток мелких и слабых сожалений.
Когда он бывал с женой, его тянуло к другим женщинам. Когда он бывал с ними, он жалел жену; когда он видел близкий крах своего состояния, то рьяно брался за работу, но, поработав недолго, снова стремился гулять с приятелями. В корчме его допекали угрызения совести, а вернувшись домой, он сетовал на то, что рано оставил приятелей. Он горевал о том, что в юности недоучился, а взяв книгу в руки, начинал скучать и откладывал ее. Он обвинял родителей, что они не направили его жизнь по нужному руслу, а получая от отца устные или письменные наставления, сердился и обижался. Он сожалел, что не родился графом или князем, сожалел, что не родился богачом; сожалел, что рано женился, сожалел, что полюбил Винцуню, и сожалел, что разлюбил ее. Были минуты, когда он жаловался, что слишком молод, но были и такие, когда его охватывала тоска о прошедших годах. Он пугался, когда видел, что ему грозит неминуемое разорение, и негодовал на себя за растраченные деньги, но когда они снова у него появлялись, снова их тратил и снова сожалел об этом.