— Перед вами самый счастливый человек: шесть лет я добивался цели и вот ее достиг; вы меня удостоили большой чести и осчастливили, и все же я наберусь смелости высказать вам сразу свое мнение кое о чем, и, если вы с ним согласитесь, я буду счастлив вдвойне.
Пани Карлич слегка нахмурилась, но тут же улыбка снова озарила ее лицо.
— Говорите, я слушаю, — сказала она.
— Отныне я считаю вас моей невестой, — начал пан Каликст, — и поэтому хочу, чтобы вас окружали достойные люди. Многих из тех, кого я постоянно вижу в Песочной, мне неприятны. Вы по доброте сердечной принимаете у себя этакую pele-mele[24], с чем я, при всем желании угодить вам, не могу примириться. Всевозможные господа Снопинские и вообще весь этот genre[25], окружающий мою невесту, тем более… жену, был бы мне крайне неприятен. Поэтому припадаю к стопам вашим и умоляю: заприте двери ваших гостиных для подобного рода публики отныне и навсегда.
Пани Карлич покраснела и долго молчала, опустив голову, казалось, слова гостя ее смутили, но все же она заставила себя улыбнуться и, снова поигрывая кружевами мантильи, невозмутимо сказала:
— Хотя я привыкла жить независимо, но ваше замечание нахожу справедливым и готова его выполнить.
— Вы бесконечно добры! — произнес пан Каликст. — Но не подумайте, что верность средневековых рыцарей во мне сочетается с тиранией новомодных деспотов. Сейчас объясню, чем вызвано мое желание. Причины этому три. Первая: если в гостиных постоянно толчется разномастная публика, то это может вызвать сплетни о такой восхитительной женщине, как вы, а я считаю, что «жена Цезаря должна быть выше подозрений». Второе: если в нашем обществе проводят время люди ниже нас по роду и состоянию, то это для них же вредно, потому что они превращаются в бездельников, прихлебателей, лакомых до чужой роскоши; наконец, третье: общение с подобной публикой в высшей мере претит моему эстетическому чувству, — это люди всегда не на своем месте и чаще всего выглядят жалкими. Не подумайте, что я спесив. Хотя я горд своим происхождением, но как огня боюсь спеси — матери всех смертных грехов, потому что она еще и мать всех смертных глупостей. Я полагаю, что люди небогатые и заслуживающие уважения не обивают пороги наших гостиных, им некогда этим заниматься, а те, кто находит время, — это пустые бездельники, которые чванятся знакомством с нами: их не принимать, а гнать надо в шею. Вот причины, по которым я осмелился высказать вам свои соображения, но есть еще одна причина: я по призванию помещик, немного промышленник, немного литератор, мне бы хотелось вести жизнь хоть и незамкнутую, но спокойную, против чего, думаю, вы не станете возражать.