— Впереди Вест-Индия, — философски заметил Хорнблауэр. — Желтая лихорадка. Малярия. Ядовитые змеи. Плохая вода. Тропическая жара. Сыпной тиф. И в десять раз больше шансов на боевые действия, чем в Ла-Маншском флоте.
— Верно, — признательно согласился Буш. Оба молодых человека с их двумя-тремя годами лейтенантского стажа (и свойственной молодости верой в свое бессмертие) могли с удовлетворением обсуждать опасности Вест-Индской службы.
— Капитан приближается, сэр, — торопливо доложил вахтенный мичман.
Хорнблауэр молниеносно поднес к глазам подзорную трубу и устремил ее на движущуюся к ним лодку.
— Совершенно верно, — сказал он. — Бегите на нос и скажите мистеру Бакленду. Боцманматы! Фалрепные! Поживей!
Капитан Сойер поднялся через входной порт, приложил руку к полям треуголки, приветствуя офицеров, и подозрительно огляделся. На корабле царил полный хаос, как всегда перед дальним плаванием, но это едва ли оправдывало косые быстрые взгляды, которые бросал по сторонам Сойер.
У капитана было крупное лицо и длинный крючковатый нос, которым он, стоя на шканцах, поводил из стороны в сторону. Сойер заметил Буша; тот подошел и доложился.
— Вы поднялись на борт в мое отсутствие, так ведь? — спросил Сойер.
— Да, сэр. — Буш несколько удивился.
— Кто сказал вам, что я на берегу?
— Никто, сэр.
— Тогда как вы об этом догадались?
— Я не догадывался об этом, сэр. Я не знал, что вы на берегу, пока мне не сказал мистер Хорнблауэр.
— Мистер Хорнблауэр? Так вы знакомы?
— Нет, сэр. Я доложился ему по прибытии на борт.
— Значит вы втайне от меня успели перекинуться несколькими словами с глазу на глаз?
— Нет, сэр.
Буш собирался было добавить «конечно, нет», но смолчал. Пройдя суровую жизненную школу, Буш научился не произносить лишних слов в разговоре со старшим офицером, склонным к раздражительности, что для старших офицеров вообще характерно. В данном случае раздражительность казалась еще более неоправданной, чем обычно.
— Я хочу, чтоб вы знали: я не позволю никому сговариваться у меня за спиной, мистер… э… Буш, — сказал капитан.
— Есть, сэр.
Буш встретил испытующий взгляд капитана со спокойствием ни в чем неповинного человека, но при этом изо всех сил постарался скрыть свое изумление, а так как актер он был никудышный, борьба эта отразилась на его лице.
— Ваша вина написана у вас на физиономии, мистер Буш, — сказал капитан. — Я это запомню.
С этим он повернулся и пошел вниз, а Буш, стоявший до этого навытяжку, расслабился и обернулся к Хорнблауэру, чтобы выразить свое изумление. Ему очень хотелось порасспросить о необычном поведении капитана, но слова застряли у него в горле при виде деревянного, ничего не выражающего лица молодого офицера. Буш отвернулся, удивленный и немного обиженный. Он уже готов был записать Хорнблауэра в капитанские прихлебатели — или вместе с капитаном в безумцы — когда краем глаза увидел, что голова Сойера вновь появилась над палубой. Видимо, у основания трапа тот решил вернуться, чтобы захватить врасплох обсуждающих его офицеров — и Хорнблауэр знал привычки своего капитана лучше, чем Буш. Последний усилием воли заставил себя выглядеть естественно.