Это было то самое предназначенное Мориньеру: "Вы были правы", — что он носил в себе с самого момента ареста.
Мадам де Севинье, стоявшая тогда по правую от Мориньера руку, кинулась в слезы:
— Несчастный страдалец! Неужели ничего нельзя сделать?
Ради этого последнего, четвертого, листка Людовик XIV, едва дождавшийся возвращения Мориньера из дальней поездки, вытащил того из постели.
— Привезите мне личную переписку этого Фарби с Фуке. Не может быть, чтобы там все было чисто.
— Уже добытые доказательства вины господина Фуке вашему величеству представляются недостаточными? — спросил устало.
Король терпеливо повторил:
— Если в их переписке обнаружится нечто, что в очередной раз подтвердит вину нашего бывшего суперинтенданта, я желаю, чтобы она была прикреплена к делу.
Мориньер подумал, что выбрав его в качестве посла, Людовик пытался купить себе немного спокойных ночей. Его врожденное чувство справедливости, в этом случае усеченное до чрезмерности, должно было сильно страдать.
Мориньер постоял еще некоторое время, потом развернулся, пошел обратно.
Вошел в кабинет.
— Вам хватило времени подумать? — спросил. — Есть еще что-то, о чем вы не упомянули, мессир Фарби?
Интендант покачал головой:
— Теперь нет.
Мориньер взглянул на камин, в котором догорала стопка каких-то бумаг. Кивнул.
— Хорошо.
— Почему вы все это для меня делаете? — спросил тихо интендант.
— Из любви к искусству, — ответил.
— У меня есть хоть один шанс сохранить это место? — спросил Фарби спустя некоторое время.
Жосслен де Мориньер посмотрел интенданту в глаза.
— Нет, — ответил. — Вам следует думать теперь о том, как сберечь голову.
* * * *
Мориньер привез королю пачку перевязанных бечевкой писем, в которых не было ничего, кроме разговоров о погоде, последнем урожае винограда и детях.
— Это все? — Людовик внимательно посмотрел на Мориньера, держа пачку на весу.
— Все, ваше величество, — ответил спокойно. — Что общего могло быть между великим Фуке и пожилым интендантом далекой провинции?
Было время, когда Жиббо могла свободно являться в замок. Более того, было время, когда она там жила. Помогала на кухне: носила воду, следила за огнем, чистила печи. Делала все, что велели. Отрабатывала свое спасение.
Незадолго до обретения своего нового дома, замка Грасьен, она потеряла мать. После страшной зимы, когда в доме их временами не таял нанесенный в щели снег, после холодной весны и дождливого лета, наступил голод. Кусок ржаной лепешки в день, на три четверти состоящей из отрубей, был редким счастьем. Ели что придется: копали коренья, собирали желуди. За охоту в господских лесах вешали без суда.