Прозвучавшие в ее голосе интимные нотки не обещали графу ничего хорошего, но тут дверь снова открылась.
— А вот и чай! — воскликнул он с облегчением.
Дворецкий, по-видимому, заранее предвидел такое развитие ситуации, а потому появился в сопровождении сразу трех лакеев.
Перед гостьей поставили поднос с сэндвичами, кексами и печеньем. Сам же граф предпочел бокал кларета.
Прислуга удалилась, и он, пока леди Имоджен наливала чай, попытался перехватить инициативу.
— Тебе не следовало приходить сюда, и ты прекрасно это знаешь.
— Когда мы познакомились, ты сам просил меня об этом, — напомнила она.
Возразить на это было нечего, и граф промолчал.
В те первые дни знакомства страсть захватила их с такой силой, что они забыли о приличиях и преступили все барьеры.
Из всех знакомых женщин Имоджен была, пожалуй, самой горячей, самой неукротимой и самой ненасытной в любовных утехах.
Порой она напоминала тигрицу, и теперь, глядя на нее, граф мысленно повторял сказанное кем-то: «Огонь, что светит слишком ярко, быстрее гаснет».
Правда, как он тут же напомнил себе, если его огонь уже погас, то избавиться от обжигающего пламени Имоджен так просто не удастся.
— Я хочу поговорить с тобой, — повторила она, сделав глоток китайского чая, — потому что, Видал, люди уже сплетничают о нас. По Лондону ходят слухи…
— И что же тут такого необычного? — пожал плечами граф. — О тебе судачат с тех самых пор, как ты вышла из пансиона, а обо мне говорят лишь те, кому не о чем больше поболтать.
— Люди говорят о нас, о тебе и обо мне. И я полагаю, дорогой Видал, что нам нужно что-то с этим делать.
Взгляд, которым сопровождалось это заявление, не оставлял сомнений в ее намерениях.
Граф вздохнул.
Он до последнего надеялся, что Имоджен, заметив его сдержанность и невнимание в последние недели, правильно оценит положение и поймет, что отношения, ставшие, несомненно, приятным эпизодом как в его, так и в ее жизни, закончились.
Именно эпизодом и ничем другим. Никакое продолжение в его планы не входило.
Тем не менее граф, как и все мужчины, старался избегать сцен с выяснением отношений и не хотел облекать в слова то, что другая, более чуткая и впечатлительная женщина поняла бы сама, без объяснений.
— А теперь послушай меня, — начал он, но тут дверь снова открылась. — Я…
— Мисс Селеста Роксли, милорд, — объявил дворецкий, и граф, осекшись на полуслове, изумленно уставился на еще одну гостью.
Застывшая на пороге Селеста походила на испуганную девчушку.
Он поднялся, и новая гостья несмело шагнула к нему. Тут только граф заметил, что руки ее дрожат, а лицо белое как мел.