Вещей оказалось больше, чем предполагалось. Селеста даже не вела им счет и, услышав от Наны, что именно содержится в очередной присланной коробке, никогда больше к посылке не обращалась.
Звезды померкли, и луна сошла с неба, когда комод наконец опустел, а его содержимое перекочевало в кожаный сундучок.
Лишь тогда она легла на кровать и позволила себе закрыть глаза.
Впереди ее ждал нелегкий путь, а еще раньше — тяжелое объяснение с Наной.
Селеста понимала, что должна отдохнуть и набраться сил, но сон не шел.
В семь она поднялась и переоделась в элегантное платье из голубого шелка.
Какая красота! Настоящее парижское! Вот это шик!
Поверх платья она надела синюю мантилью, а на голову — шляпку с высокой тульей, отделанной голубыми ленточками, которые завязывались под подбородком, и полями с кружевом, мягко окаймлявшим ее милое личико.
Впрочем, Селеста лишь мельком посмотрела на себя в зеркало.
Едва она закончила одеваться, как дверь открылась и в комнату вошла Нана.
В первую секунду старая служанка замерла на пороге, словно зачарованная, а когда Селеста обернулась, вскрикнула от изумления.
— Уезжаете, душечка?
— Я еду к маме.
Нана промолчала, и Селеста торопливо добавила:
— Так нужно, и, пожалуйста, прошу тебя, одолжи мне те деньги, которые Джайлс вернул тебе два дня назад. Ты же знаешь, я верну. Мне нельзя здесь оставаться, и только мама поймет, что я не могу выйти замуж за лорда Кроуторна.
Она уже решила, что не станет рассказывать служанке о смерти Джайлса. Нана и сама узнает об этом в самом скором времени. А сейчас пришлось бы объяснять, почему она оказалась ночью в лесу и почему, обнаружив тело, не сделала ничего, чтобы отнести его в дом.
Увидев по лицу Наны, что та уже готова спорить с ней по поводу последнего утверждения, Селеста продолжала:
— В таких делах спешить нельзя. Что бы я ни сделала потом, сейчас мне необходимо повидаться с мамой.
— Вы правы, душечка, — неохотно согласилась служанка. — Наверное, мне еще раньше надо было отправить вас к ней, но вы ведь о ее светлости и слышать не желали.
Селеста вздохнула.
Как объяснить Нане, что раньше она многого не понимала?
Говоря графу, что никогда не позволит себе сделать то, что сделала мать, она еще не знала, что такое любовь.
Разве могла она, наивная и невинная, понять, как прав он был, когда сказал, что «любовь есть экстаз и сокрушительная сила, сопротивляться которой невозможно»?
Как же прав был граф…
Ее любовь к нему стала экстазом и чудом с их первого поцелуя. Любовь стала той самой силой, которой невозможно противиться.
«Я люблю его! Люблю!» — хотела крикнуть Селеста, но промолчала, понимая, что Нана не должна даже подозревать о ее чувствах к графу, иначе объяснить поездку к матери будет еще труднее.