Ничего не сказав, что было не вполне в ее характере, Нана принесла деньги.
— Я напишу тебе из Парижа, — пообещала Селеста, — но пока не говори никому, куда я уехала.
— А что сказать его светлости?
— Если обо мне будет спрашивать лорд Кроуторн, скажи, что я отправилась к родственникам на север. Убеди его, что связаться со мной невозможно.
— Постараюсь, душечка, — пообещала служанка.
Первая карета в сторону Дувра проходила через деревню в половине девятого утра.
Отправляясь от Старого Лондонского моста, она катилась по Олд-Кент-роуд и проезжала через Нью-Кросс, Блэкхит и Шутерс-Хилл, где коней меняли в первый раз.
Дальше карета мимо виселиц с повешенными разбойниками следовала в Гэдсхилл и Роксбери.
В отличие от следующего экипажа, идущего до Дувра почти без остановок, этот тащился неторопливо, подбирая пассажиров в каждой деревушке.
Но Селесте так хотелось побыстрее покинуть Роксли, что ждать еще несколько часов она просто не могла. Тело Джайлса могли вот-вот обнаружить и принести домой, и тогда уехать было бы труднее. К тому же она не хотела, чтобы в деревне ее видели в голубом платье, поскольку это вызвало бы шквал пересудов и комментариев.
Лишь когда ее кожаный сундучок был водружен на крышу, где уже стояли, помимо прочего багажа, клетка с курами и несколько ящиков с овощами, Селеста почувствовала себя в безопасности.
Кони тронули с места, и карета потащилась по равнине к следующему пункту, Рочестеру.
Появление Селесты на время привлекло к ней внимание случайных попутчиков, но потом все вернулось в привычную колею: кто-то дремал, кто-то читал, а кто-то даже ел.
В конце концов, после бессчетных остановок, пяти смен лошадей и непредвиденной задержки, вызванной долгим спором кучера с возчиком какой-то телеги из-за того, кто кому должен уступить на узком участке дороги, они прибыли в Дувр далеко за полдень.
Селеста знала, что судно выходит из порта в пять часов, и с самого начала настроилась на то, что отправиться раньше ей не удастся.
В пути она размышляла о многом, и в частности о том, что подумает мать, когда увидит ее после столь долгой разлуки.
Впрочем, приходящие год за годом подарки служили доказательством того, что мать не забыла о дочери и в меру возможности заботится о ней.
«Какой же я была глупой, — думала Селеста, — что ненавидела маму все эти годы!»
Теперь, сама познав силу любви, она лучше понимала, какие чувства испытывала мать к маркизу Герону.
И все же детские обиды не проходят так легко, и Селеста по-прежнему не находила оправданий поведению матери, которая не только сбежала из дома, но и бросила мужа и детей.